Каменное эхо - Андрей Имранов

Поначалу я списала поведение Урса Ахмы на плохое настроение — у него явно что-то не ладилось, и, похоже, не ладилось именно со мной. Точнее, с моей кровью — он брал ее у меня уже три раза, причем в последний раз выкачал немалых размеров банку, у меня даже голова кружиться начала. Но что бы он там ни исследовал, дело явно не складывалось — он мрачнел, избегал разговоров о содержимом моих кровеносных сосудов, и частенько я ловила на себе его определенно недобрый взгляд. Так художник смотрит на картину, которая все никак не желает получаться. Это меня порядком злило — не сказать, что Гастен был более приятен в общении последний год, но он хоть ничем не ограничивал моей свободы, поэтому на четвертый день я надела красивое платье с накидкой и сразу после обеда отправилась гулять. А вернулась только к ужину. Урс Ахма мне ничего при встрече не сказал, но его молчание было красноречивее любых слов.

А утром пятого дня дверь моей комнаты оказалась заперта. Нехитрый завтрак стоял на столе, и никто до самого обеда не интересовался ни мной, ни моим мнением по поводу вопиющего ограничения моих свобод. В полдень дверь открылась, явив моему взору устрашающего вида громилу в охотничьей куртке. В руке верзила держал корзинку, казавшуюся в его лапе совершенно игрушечной.

— Обед, — сообщил он мне мрачным голосом, каким врач объявляет о смерти пациента, — тарелки потом сюда сложишь.

Вот парадокс, ставлю сто к одному, даже миллион к одному, что этот тип в сравнении с Вошедшим во Тьму — невинный ягненок, а вот поди ж ты — вызывать его недовольство мне почему-то совершенно не хотелось. Я ожидала, что появится Урс Ахма, и собиралась с ним хорошенько поругаться, но ругаться с вошедшим бандитом, у которого на лице написано «не зли меня, а то убью», у меня почему-то желания не возникало. Меня хватило только на довольно робкий вопрос:

— А где Урс Ахма? Я хочу его видеть.

— Не знаю такого, — отрезал громила и удалился, хлопнув дверью. Я немедленно подскочила к ней и попыталась открыть — тщетно. Я негромко ругнулась. Пару лет назад я, пожалуй, начала бы сама заниматься собственным освобождением — в окно бы вылезла, сломав решетку, дверь бы прожгла или, наоборот, забаррикадировалась бы изнутри — только чтобы не сидеть сложа руки. Но прошедшие два года многому меня научили. Или, наоборот, разучили — это с какой стороны посмотреть. Я вздохнула и присела у корзины. Кастрюлька с супом, две котлеты, каравай хлеба и десяток магровых яблок. Надо же, про Анри не забыл… Вот что-то не помню, слышал ли он, как Анри разговаривает, или нет? И знает ли он, как выглядит шарака? И вообще про шарак? В моей комнате мы с ним почти не общались — в основном в зале или в лаборатории, где он у меня кровь брал. И то называть общением эти перебрасывания редкими фразами — явное преувеличение. Так что Анри он, скорее всего, не слышал. По-моему, он вообще животных не очень любит, так что, можно надеяться, не станет обращать много внимания на птицу за окном. Особенно если он не знает, что у этой птицы хороший слух и она умеет повторять услышанное. Немного, одну-две фразы, но иногда и этого достаточно. Я улыбнулась, припомнив пару курьезных случаев из жизни Ишанна. Смех смехом, но, по слухам, были случаи, когда подслушанные шаракой фразы становились причиной смерти людей. Вот в Мекампе я бы и пытаться не стала, а тут — почему нет? Я открыла клетку, дождалась, пока Анри доклюет свой стандартный рацион, потом взяла его в руки и выпустила в окно. Анри взмахнул крыльями и спланировал в невысокую траву.

Летать шараки умеют, но не любят. Но даже если бы Анри и любил летать — опасаться мне было нечего. Магры здесь не растут, и, если он не хочет умереть от голода, ему придется вернуться. Но он, скорее всего, даже не попытается удрать — наоборот, насколько я знаю повадки этих птиц, он будет прыгать у ближайшего окна, за которым появится человек, в надежде, что его впустят в тепло. А потом, когда совсем проголодается, прилетит ко мне. А чтобы он не прилетел слишком рано, я закрыла окно и задернула шторы. Вот так.

Вечером, когда стемнело, не успела я открыть окно, как снаружи донеслось хлопанье крыльев, и в комнату залетел Анри. На воле ему явно не понравилось, вид у него был взъерошенный и недовольный. Поначалу он даже от еды отказывался и жался к отапливаемой стене. Но вскоре отогрелся, склевал одно яблоко и пришел в более-менее благодушное настроение. Я дробно постучала пальцами по столу. Анри наклонил голову и сообщил:

— Оштон, это не твое дело! — звонким мальчишеским голосом с оттенком недовольства. Я постучала еще. «Не твое дело! Не твое дело!» Вскоре это мне надоело, а нечаянная ирония фразы начала действовать мне на нервы.

— Я тебе дам «не мое дело», — мрачно пообещала я птичке.

— Да, милсдарь, — отозвался Анри глуховатым голосом приснопамятного громилы.

Груди Мары, он надо мной издевается! Я схватила пискнувшую шараку, сунула ее в клетку и накрыла чехлом. Завтра продолжим. В принципе, даже для первой попытки неплохо — я теперь знаю, что моего тюремщика зовут Оштон. Глядишь, пригодится.

Но, увы, ничего нового в следующие дни я не узнала. И Анри был ни при чем — он старался вовсю, просто Темному, похоже, не с кем было разговаривать. С собой он разговаривал частенько, но, в основном, на языке, мне неизвестном. Поэтому за три дня я только немного пополнила свой запас ругательств, судя по эмоциональности, с которой произносились все эти «синистры», «саванны» и прочие «тра» и «рва». На айлисе прозвучала только одна фраза: «Pax Синистра, ну что за идиот» — сожалеющим тоном. А, ну еще он периодически звал Оштона и приказывал ему выйти. Похоже, все их общение этим исчерпывалось. А на четвертый день, после утренней разведки, Анри вдруг выдал довольно раздраженным голосом Урса Ахмы: «Ну что за кретин этот Локай, о чем он думает?»

Я подскочила как ужаленная. Малек! Я совсем про него забыла! Значит, он жив! Вот бы с ним встретиться… Шрацблат, мне просто необходимо с ним встретиться! Я в волнении принялась ходить по комнате. Знает ли Малек, что я здесь? Вряд ли. Пусть даже он теперь весь из себя Темный, все же столько лет прошло, но чтобы даже ни разу не встретиться? На него это не похоже. Я принялась теребить Анри, но ничего интересного больше не услышала. Я едва сдержалась, чтобы не выкинуть шараку за окно сразу же — все равно, пока он не отдохнет, толку от него не будет.

За первую послеобеденную разведку Анри не подслушал ничего интересного. А со второй он не вернулся. Я, тихонько посвистывая, провела у открытого окна весь вечер, порядком продрогла, но так и не увидела шараку до самого ужина. Когда за спиной у меня послышался скрип открываемый двери, я была уверена, что это Оштон принес мою вечернюю корзинку.

— Добрый вечер, Оштон, — сказала я, не оборачиваясь, мне показалось, что за окном мелькнуло что-то разноцветное, — поставь у двери.

За прошедшие дни у меня вошло в привычку приветствовать моего тюремщика по имени. Бандит на мои любезничания обращал внимания не больше чем трехсотлетний дуб на писк комара, но я не унывала — все равно мне особо развлекаться было нечем. Но на этот раз вместо звяканья блюд в корзине от двери послышался мягкий шлепок.