Философия освобождения - Филипп Майнлендер

ему серьезного места, как мы сейчас увидим. Вскоре он снова прогоняет его, но не для того, чтобы дать ему где-то постоянное место. Только в очередной раз он испытывает порыв вместить ее в интеллект. Он называет ее:

Видимость волеизъявления.

которая тождественна Кантовской вещи-в-себе. Однако он также отпрыгивает от этого объяснения, которое в любом случае является ошибочным, хотя бы потому, что слепой человек не смог бы прийти к идее материальных вещей в соответствии с ним.

В субъекте – как мы видели – больше нет места для материи. Возможно, можно найти вариант размещения объекта.

Но это, если присмотреться внимательнее, невозможно; ибо Шопенгауэр говорит:

Если объект определен каким-то образом, то субъект также сразу представляется как познающий именно таким образом. В этом отношении все равно, говорю ли я: объекты имеют такие-то и

такие-то определения, прикрепленные к ним и свойственные им; или: субъект познает таким-то и таким-то образом.

(О четверояком корне достаточного основания. 135.)

Поэтому если материя не является формой восприятия, то она не может проявляться и в объекте. Тем не менее, Шопенгауэр делает невозможное возможным с помощью насилия. Материя, от которой он не может избавиться, которая мучает его непрерывно и в то же время производит на него решающее впечатление, должна, тем не менее, поскольку она не может найти пристанища в интеллекте и Шопенгауэр еще не осмеливается возвести ее на трон вещи- в-себе, быть каким-то образом приспособлена. Поэтому он разделяет мир как концепцию и наделяет его двумя сферическими полюсами, а именно:

Познающий субъект par excellence, без форм своего познания, а затем сырая материя, без формы и качества.

(Мир как воля и представление. II. 18.)

Но через это он вступил на фарватер материализма, и цель его путешествия уже отсюда узнаваема, можно различить. Прочитайте всю первую главу рассматриваемого тома, в которой также есть тревожный отрывок:

То, что познающий является продуктом материи, так же верно, как и то, что материя является простым представлением о познающем.

И, действительно, он катится вниз с бешеной скоростью. Даже на сферическом полюсе мира, как концепции, материя недолго радует его. Он сгоняет его с этого места и помещает между миром как концепцией, одним из сферических полюсов которого он был прежде, и волей, то есть между видимостью и видимостью, вещью в себе, которую разделяет «глубокая пропасть, радикальное различие». Она становится связью мира как воли с миром как идеи. (Мир как воля и представление. II. 349).

Теперь возможны только два шага, и Шопенгауэр делает их оба. Сначала он объявляет материю квазитождественной воле, затем полностью вытесняет волю через материю.

То, что материю саму по себе нельзя созерцать или представлять, объясняется тем, что она сама по себе и как чистая субстанциональность тела есть собственно воля.

(Мир как воля и представление. II. 351.)

и:

Если господа хотят иметь абсолют, я дам им такой, который отвечает всем требованиям, предъявляемым к нему, гораздо лучше, чем их воображаемые туманные фигуры: это материя. Она безначальна и нетленна, а потому поистине независима и quod per se est et per se concipitur: из ее лона все исходит и все в нее возвращается.

(Мир как воля и представление. I. 574.)

Я закончил. Если бы в философии существовало что-то еще, кроме субъекта, объекта и вещи-в-себе, Шопенгауэр привнес бы сюда материю. Он начинает в субъекте с пространства и времени; затем он помещает материю во время и причинность; затем в пространство и причинность; затем только в причинность; затем он помещает ее наполовину в рассудок, наполовину в разум; затем полностью в разум; затем полностью в рассудок. После, как коррелят интеллекта, на противоположном ему полюсе мира как концепции; затем между миром как концепцией и миром как волей; далее он делает его квазитождественным с волей; наконец, он возводит его одного на трон вещи-в-себе.

Шопенгауэр не придерживается какого-то одного взгляда; он часто меняет, а иногда отдает дань нескольким взглядам в одной главе. Поэтому материя в его работах – неактивный и мимолетный призрак, который всегда исчезает, когда человек думает, что постиг его, и появляется в новой форме. Однако в последние годы жизни Шопенгауэр, похоже, остановился на объяснении, что материя – это видимость воли. Я уже показал, насколько неприемлемо это ограничение материи такими волевыми объективациями, которые основаны на чувстве зрения. Но совершенно сомнительно, как он вводит видимость. Можно подумать, что материя, как видимость воли, должна полностью относиться к субъекту. Но нет! Это видимость воли, или связь мира как воли с миром как концепцией.

Поэтому оно либо вообще не попадает в предмет, либо стоит одной ногой в предмете, а другой – в вещи-в-себе. И здесь же кроется источник всех ложных взглядов Шопенгауэра на материю. Сколько бы попыток он ни предпринимал, он никогда не мог решиться полностью и всецело поместить материю, как форму понимания, в предмет. Поскольку он не смог отделить материю от воли, а сделал и то, и другое в основе своего мышления независимым от различающего субъекта, они взаимно затемняют и искажают друг друга, и особенно воля никогда не дает совершенно ясной картины. Прочитайте 24-ю главу 2-го тома (Мир как воля и представление). и вы согласитесь со мной. Я не знаю более противоречивого места в книге Шопенгауэра.

Большинство объяснений, которые я дал, отражены в нем, и замешательство неописуемо. Он открыто говорит в ней,

Материя не принадлежит к формальной части нашего знания так же полно и во всех отношениях, как пространство и время, но в то же время содержит элемент, который дан только апостериори.

В этой главе он также говорит, что материя на самом деле (!) является самой волей. Насколько ярче стала бы его философия, если бы он поступил единственно правильно, а именно: полностью отделил материю и волю друг от друга, поместил последнюю в нашу голову, а первую – вне головы.

В отношении материи Кант свободен от противоречий. Даже если материя не является для него формой чувственности, как пространство и время, она все равно полностью лежит в предмете. Я приведу несколько прекрасных отрывков из первого издания «Критики:

Материя – это вообще не вещь сама по себе, а лишь некое воображение внутри нас. (668.)

Материя есть не что иное, как простая форма, или определенный вид представления неизвестного объекта, посредством того восприятия, которое называется внешним чувством.

(685.)

Вполне возможно, что существует нечто вне нас, чему соответствует эта видимость,

которую мы называем материей; но в том же качестве видимости она находится не вне нас, а лишь как мысль в нас, хотя эта мысль, посредством сказанного чувства, представляет ее как находящуюся вне нас (685.)

Все без исключения трудности, затрагивающие связь мыслящей природы с материей,

проистекают только из этой фиктивной дуалистической концепции: что материя как таковая не есть видимость, то есть простое представление ума, которому соответствует неизвестный объект, а есть объект сам по себе, поскольку он существует вне нас и независимо от всякой чувственности.

(689.)

Несмотря на это определенное заявление о том, что материя находится внутри нас, Кант не смог заставить себя сделать ее формой чувственности, как пространство и время. Причины очевидны. Во-первых, формы чувственности должны были быть чистыми впечатлениями.

Однако этот характер не может быть придан материи. Во-вторых, это дало бы «простым ощущениям» трансцендентальное основание, т.е. они стали бы «ощущениями».

Но это неправильно. Это то же самое, как если бы я хотел сказать: поскольку существуют уроды и безумцы, идея человека не может быть установлена. Давайте сначала рассмотрим цвета. Все люди с нормальной организацией глаза назовут красный, зеленый, синий объект красным, зеленым, синим. То, что есть люди, которые не могут отличить один цвет от другого, и сетчатка которых вообще не способна к качественному разделению, не имеет никакого значения; ведь поверхность тела всегда должна каким-то образом производить впечатление.

Если мы останемся с человеком, который действительно