Как творить историю - Стивен Фрай

– Черт, Майки. Выбрал же ты время… эй, глаза протри! – Скотт, или Тодд, или кем он был, отскочил в сторону – мимо нас, пыхтя, проследовал все тот же трактор. На мой взгляд, угроза столкновения отсутствовала, однако он все равно разозлился. – Ну ты! – рявкнул он.

Водитель притормозил и испуганно оглянулся на Тодда/Скотта/Ронни:

– Я, сэр?

– Да, ты, болван! Какого дьявола ты не смотришь, куда прешь?

– Прошу прощения, сэр. Мне показалось, места достаточно.

– Так вот, в следующий раз открывай свои негритянские зенки пошире, слышишь, болван?

– Да, сэр. Прошу прощения, сэр.

Сцену эту я наблюдал в остолбенении. До меня наконец дошло, чего не хватало в городе, и я чувствовал себя идиотом, чувствовал вину за то, что не понял этого сразу.

Все студенты, каких я встречал, были белыми. Все до единого. Белыми, точно лик позора. Трактор покатил дальше.

– Кретины! – Скотт/Ронни/Тодд сплюнул на дорожку. – Никакого уважения к людям.

– Зато тебя оно переполняет, – сказал я.

– Что ты?

– Уважение к людям, – сказал я. – Ты переполнен им.

– А, ну да, – кивнул он. – Конечно, я-то людей уважаю. Так, Майки, ты что нынче делать собираешься?

– Да надо бы позаниматься, наверстать упущенное, – ответил я, в горле у меня было совсем сухо. – Может, попозже увидимся.

– Ясное дело. Ну, пока, дружище.

– А, кстати, – окликнул я его, окончательно уяснив, что мне снова необходим Стив, необходим позарез, понравится ему это или нет. – Я начисто забыл, где живет Стив.

– Бернс? В Диккинсоне.

– Ах да, в Диккинсоне. Конечно.

– Ты только поосторожнее с ним, Майки. Сам знаешь, что о нем говорят. – Скотт/Тодд/Ронни выставил вперед бедра и откинул назад голову – поза поникшей лилии.

– Да ну, куча дерьма все это, – сказал я. – Он гуляет с Джо-Бет. Знаешь ее, официантка из «ПД»?

– Точно? Ни хрена себе, это же потрясная телка. Ладно, пока, приятель, пока, корешок.

Как правило, мне требуется немалое время, чтобы кого-нибудь невзлюбить. Однако Ронни/Тодд/Скотт, решил я, – мудак, полный и окончательный.

Хотя, возможно… Возможно, думал я, пока блуждал по трем разным указанным мне путям к Диккинсон-Холлу, возможно, мудак-то как раз я. Если бы Америка не была столько лет на ножах с Европой, возможно, Тодд/Ронни/Скотт вырос бы совсем другим человеком. Это я сделал его таким.

Впрочем, о чем я? Все дело в генах. Гены, гены и ничего, кроме генов. Я хочу сказать, возьмите отца Лео, Дитриха Бауэра. Сукин сын, который в одном мире появляется в Аушвице, чтобы помочь стереть евреев с лица земли, и сукин сын, который появляется в Аушвице, чтобы помочь стереть евреев с лица земли, – в другом. А собственный его сын остается в обоих мирах порядочным человеком, хоть и склонным принимать слишком близко к сердцу вину отца.

Однако этак у нас получается сплошная предопределенность, как ее ни препарируй. Воля истории или воля ДНК. А где же воля человека? Быть может, я найду в моем жилище, в Генри-Холле, философические заметки, кои помогут мне выбраться из этого мыслительного лабиринта. Пока же вот он, Диккинсон.

Из здания как раз выходил, обнимая руками стопку книг, рыжеволосый студент.

– Бернс? Идите по коридору. Сто пятая. Это слева.

– Оу, мучос грациас, чувак.

– Простите?

– Да нет, это так, – сказал я. – Выражение благодарности, принадлежащее к другой эпохе.

– О… понятно. Ну тогда – пожалуйста.

Стив открыл дверь, протер заспанные глаза.

– И что? – спросил я. – Не хочешь пригласить меня войти?

– Господи, – сказал он, впуская меня. – А я-то надеялся, что все было сном.

Вся комната была заклеена плакатами. Портрет Дюка Эллингтона – так он, выходит, все-таки одолел разрывный поток истории, с радостью подумал я, уже кое-что, – и скопище девиц. Крупных, грудастых, блондинистых, тип Памелы Андерсон: холодные, полуприкрытые глаза и такое обилие румян, что хватило бы на перекраску Белого дома в красный цвет.

– М-м, – я переводил взгляд с плаката на плакат, – по-моему, леди слишком много обещают.[167]

– Послушай, Майк, – сказал Стив, затягивая пояс халата, – давай договоримся сразу. Кончай с этим, ладно? У меня и так неприятностей хватает.

– Неприятностей? Что значит «неприятностей»? Он покачал головой.

– Что они сказали тебе этой ночью?

– Да ничего. – Стив прошаркал к кофеварке. – Ничего они мне не сказали. Просто роняли намеки, вот и все. Они слышали, что у меня «психологические проблемы», что я завожу «странных друзей». Видимо, так они себе представляют дружеское предостережение.

– Прости, – сказал я. – Нет, правда, прости. Я не хотел втягивать тебя в эту неразбериху. Я не знал… не знал, на что похожа Америка.

– Да вот на это самое. Таков наш мир. Кофе хочешь?

– Спасибо. Знаешь, – сказал я, – там, откуда я прибыл, есть такая штука, политическая корректность.

– Она и тут имеется.

– Нет, у нас она означает, что ты наживаешь неприятности, если не предоставляешь равных прав женщинам, калекам, людям любого этнического происхождения, черным, азиатам, латиноамериканцам, американским индейцам, кому угодно, и, разумеется, геям. То есть лесбиянкам и… ну, знаешь, додикам, или как они тут у вас называются. Если тебя хотя бы заподозрят, что ты оскорбительно или нетерпимо обращаешься с ними или просто относишься свысока к любой из этих групп, ты можешь лишиться работы, попасть под суд… вообще обращаешься в прокаженного.

– Ты надо мной издеваешься, что ли?

– Нет-нет. Все правда. Гомосексуалисты зовутся геями, устраивают марши, гей-парады, фестивали Марди Гра, и целые улицы и кварталы городов отведены под магазины геев, бары геев, рестораны геев, банки геев, геевских страховых брокеров, там все геевское. На самом-то деле все несколько сложнее, потому что они опять стали использовать слово «педик», так же как черные начали говорить о себе «ниггеры»… это называется «припасть к корням», что-то в таком роде. На Гавайях геи могут даже в браки вступать. Существует, разумеется, и ответная реакция правых. Либералы считают, что с дискриминацией еще отнюдь не покончено, библейские проповедники – что все зашло слишком далеко и политическая корректность есть антиамериканская скверна.

– Ты – ангел, сошедший с небес, так? И рассказываешь о рае.

– Какой, к лешему, рай. – Я вспомнил о преступности, СПИДе, расовой ненависти, терроризме, о вспышках ярости в дорожных пробках, о стрельбе из проезжающих машин, военных формированиях, фундаменталистах, разливаемой в океане нефти, сопляках с кокаиновой зависимостью – о полном наборе наших прелестей. – Я говорю всего лишь о мире, который знаю. Там далеко не рай, поверь мне.