Не Сволочи., или Дети-разведчики в тылу врага - Теодор Гладков

Ранним утром они проснулись от крика и стука в дверь. Соскочив, словно акробат, с верхней полки, Петя увидел в банное окошко трех гитлеровцев, которые громко ругались между собой. Они никак не могли открыть огромный амбарный замок, в который, по-видимому, попала вода — за ночь она замерзла. Гитлеровцы яростно трясли его, стучали по нему, но он не открывался. Тогда один из солдат вытащил из кармана шинели газету, сложенную в несколько слоев, другой чиркнул спичкой, и огонь на бумаге начал набирать силу. Вскоре пламя охватила весь замок. Когда держать газету стало в руках уже невозможно, невысокий гитлеровец бросил пылавшую газету на снег, затем улыбнулся, показал солдатам ключ и что-то сказал. Торжественно вставил ключ в замок и легко его повернул. Гитлеровцы весело заржали. Двое из них вошли в баню, а третий остался около двери часовым. Фашист, разогревавший замок, закричал на лежавшего Голубцова и ткнул его автоматом в бок. Ваня с трудом поднялся и сел на полке. Кузьмин с Петей помогли ему подняться на ноги, и он, обхватив с одной стороны за шею командира, а с другой опираясь на плечо своего юного друга, вышел вместе с ними из бани. Улица встретила их чистым морозным воздухом. Кругом было белым-бело. За одну ночь снег покрыл землю толстым покрывалом. Только река Мга несла свои темные воды: морозу пока она была неподвластна. Но скоро она покроется толстым льдом. Белизна снега заставила разведчиков закрыть глаза и остановиться. Тут же раздались крики фашистов, и ребята медленно потянулись к деревне.

Поддерживаемый друзьями Голубцов увидел около калитки старика с вилами в руках и ехидной улыбкой на лице. Ваня сплюнул в сторону предателя и крикнул:

— Смотришь, иуда, надело рук своих, но скоро тебе будет не до смеха… Готовься — за тобой придут.

Разведчик громко рассмеялся, а немец ударил в спину Голубцова дулом автомата. Ваня скорчился от невыносимой боли и рухнул бы на снег, но его поддержали друзья. Предатель заметался по двору, бросил около хлева вилы и тут же скрылся в избе.

Вскоре ребята в сопровождении немцев были в центре деревни. Здесь, в огромной двухэтажной бревенчатой избе, разместился штаб ауссенштелле. Разведчиков поместили в небольшую комнату, единственное окно которой было заделано толстой железной решеткой, а узенькая дверь обита листовым железом. Кузьмин и Петя помогли сесть Голубцову на широкую дубовую лавку, прибитую железными скобами к стене. Петя обошел комнату, заглянул в зарешеченное окно, которое выходило во двор. Там прохаживался часовой с огромной немецкой овчаркой. Потом мальчик толкнул плечом дверь и, тяжело вздохнув, сказал:

— Да, ребята… Отсюда выбраться нам не удастся.

Лязгнула запорами железная дверь, и через нее в комнату протиснулся молодой, высокого роста, блондин без фуражки. Черная эсэсовская форма ладно облегала его спортивную фигуру. Он довольно дружелюбно оглядел ребят, прошелся около них, заглянул в окно, затем потрогал ногу Голубцова, с сожалением почмокал языком и на ломаном русском языке представился:

— Оберштурмфюрер СС Ульрих, следователь ауссенштелле… Мне поручено вести ваше дело. Вижу, с вами уже поработали… Думаю, что мы найдем общий язык и мер физического воздействия к вам больше применять не будем. В вашем положении надо быть более благоразумными.

И он осторожно провел рукой по своим тщательно уложенным волосам. Щелчком стряхнул пылинку с идеально отутюженного мундира, затем ткнул пальцем в Кузьмина и грозно сказал:

— На допрос!

Он крикнул что-то по-немецки, и в комнату вошел гитлеровец. Ульрих, показав пальцем на командира, приказал:

— Вот с этого цыганистого русского мы и начнем, Вольф. Давай его ко мне.

Оберштурмфюрер СС вышел из комнаты. Вольф подошел к командиру и грубо схватил его за плечо. Кузьмин поднялся с лавки, гитлеровец толкнул его в спину, и они покинули эту камеру. Лязгнули запоры, в комнате установилась тишина. Петя переглянулся с Голубцовым. Глаза ребят были наполнены тоской и жалостью. За месяц они привязались к Кузьмину, безоговорочно ему подчинялись. От него всегда можно было получить дельный совет и поддержку. И вот, оставшись вдвоем, им было не по себе — было жалко командира, в силу духа и твердость характера которого ребята безгранично верили. Они верили, что их командир не способен на предательство, как не способен он и ни на какие компромиссы с фашистами. Он будет до конца стоять на своем: он разыскивает свою невесту… Эти поиски привели его сюда, к линии фронта… Его будут бить, пытать, но фашистам он больше ничего не скажет. В это Петя и Ваня твердо верили.

Прошло, наверное, около трех часов, когда вновь загремели засовы их камеры, раздался тяжелый стон. Отворилась дверь, и ребята увидели командира, которого под руки поддерживали двое гитлеровцев. Голова его касалась груди, а из носа и рта Сочилась темная кровь. Фашисты протиснули Кузьмина в дверь, он, словно подкошенный, рухнул на пол.

Петя вскочил, попытался поднять Кузьмина. Командир тяжело застонал, а затем сквозь зубы процедил:

— Я… герр офицер… ищу невесту… Давно ее ищу… Потерял ее в районе Красногвардейска. Больше мне о ней ничего не известно. Из-за невесты я оказался в этой деревне, герр офицер. Я ищу невесту…

Разведчики поняли своего командира: он намекал им, как держаться на допросе. А немцы криком и пинками поднимали уже с лавки Голубцова. Придерживаясь за стены, подпрыгивая на одной ноге, тот, стиснув зубы, медленно двинулся за фашистами. Петя вытер с лица командира кровь и помог ему добраться до лавки. Тяжело дыша, Кузьмин с какой-то нежной, отцовской заботой смотрел на мальчика. Ему было очень жалко своего юного друга, которому предстояла схватка с оберштурмфюрером СС Ульрихом. Командир взял за руку Петю, ободряюще ее пожал и тихо сказал:

— Ты не бойся их, Петя, душонки-то у них слабые, кричать сразу начинают. Но бить эти сволочи умеют, приемчики разные применяют. Страшная это система — фашизм. Смотри…

Он протянул мальчику левую руку. Петя содрогнулся, на какое-то время закрыл глаза. Ни на одном из пальцев этой руки Кузьмина не было ногтей: на него глядело живое мясо с полузапекшейся кровью.

Петя вскочил с лавки и закричал:

— Сволочи, кровопийцы! Что же они делают?.. Разве это люди? У… гады!

Кузьмин, чтобы успокоить мальчика, прижал его к своей груди, усмехнулся:

— Это нелюди, Петя. Они называют себя сверхчеловеками. А мы для них рабы, с нами можно делать все. Захотят убить — убьют, захотят помиловать — помилуют. Вот Ульрих пообещал на следующем допросе оборвать ногти и на правой руке. Конечно, если я и дальше буду вести себя так на допросе. Они, сволочи, загоняют под ногти шило, а затем подручный Ульриха Вольф с силой рвет его. Ловок он, гад… Работу эту делает, словно семечки грызет. И будь готов к разным там провокациям, они на это большие мастера…

Тут опять загремели засовы их камеры, и перед разведчиками предстал довольно улыбающийся палач ауссенштелле Вольф. Он весело подошел к Кузьмину, брезгливо поднял двумя пальцами его левую руку, долго любовался кровоточащими ранами, затем укоризненно покачал головой и кивнул Пете. «Смотри, — говорили глаза фашиста, — будешь вести себя так, и тебя ждет такая же участь».