Алмазные псы - Аластер Рейнольдс

– Ни в малейшей степени, – сказал я. – Кроме того, мы пытаемся мыслить на много комнат вперед, а сами знать не знаем, пройдем ли ближайшую.

– Верно, – поддержал меня Чайлд. – Будем действовать по обстановке. Доктор, прошу повременить с такими буйными фантазиями.

– Считайте, что я брежу наяву, – любезно предложил Тринтиньян.

Мы пошли дальше.

Теперь, когда мы преодолели столько комнат, стало понятно, что задачки Шпиля формируются, так сказать, волнообразно, например, он подкидывает череду задач из теории простых чисел, а потом задает группу других, уже на свойства сложных геометрических тел. Несколько помещений подряд мы были вынуждены разбираться с каскадами фигур, с мозаиками, а следующая последовательность тестов погрузила нас в теорию клеточных автоматов: дверные косяки выглядели наипричудливейшими сочетаниями образов, которые комбинировались по вроде бы элементарным правилам, но формировали чрезвычайно комплексные структуры. Всякий раз самой трудной становилась финальная задача последовательности, именно при ее решении появлялся реальный шанс допустить ошибку. Мы были морально готовы потратить три-четыре часа на одну дверь, если придется, чтобы отыскать – прежде всего стараниями Селестины – правильный, по нашему мнению, ответ.

Шунты Чайлда исправно воевали с накапливавшейся усталостью, а модификаторы позволяли мыслить с прежде невообразимой четкостью, но после успешного решения очередной финальной задачи всех охватывало временное изнеможение. Обычно это проходило спустя несколько десятков минут, однако мы не спешили продолжать путь, дожидались, пока вернутся силы.

В минуты передышки мы разговаривали между собой, обсуждали все, что случилось до этого, и прикидывали, какие угрозы таятся впереди.

– Опять ты отличилась, – сказал я Селестине по частному каналу.

– В чем? – спросила она резко (иного я и не ждал).

– Какое-то время все мы поспевали за тобой. Даже Хирц. Хотя бы могли понять логику твоих рассуждений. Но теперь ты снова отрываешься от остальных. Обучение у жонглеров, да?

Она помолчала, прежде чем ответить:

– У всех нас есть устройства Чайлда.

– Конечно. Вот только они работают с базовой нейронной топологией, подавляя одни функции и разгоняя другие, никак не видоизменяют структуру мышления. Вдобавок это устройства общего назначения, никто не удосужился адаптировать их под каждого из нас конкретно.

Селестина поглядела на единственного члена группы в скафандре ультра:

– Хирц точно поумнела.

– Повезло, наверное. Но посуди сама: она не видит очертаний так, как видишь их ты, и никакие модификаторы не помогают.

Селестина задумчиво тронула шунт на запястье, проступавший под плотной тканью комбинезона:

– У меня тоже модификатор.

– Сомневаюсь, что он как-то улучшил твои способности.

– Как знать… – Она помолчала. – Чего ты добиваешься, Ричард?

– Ничего. – Вопрос меня обидел. – Я просто…

– Решил поболтать?

– Ты против?

– Уж прости, но я не в настроении для светской беседы. Место не слишком подходящее, да и как-то не хочется общаться с человеком, стершим меня из памяти.

– Ты поверишь, если я скажу, что мне и вправду жаль?

По ее тону нетрудно было догадаться, что эта фраза застала Селестину врасплох, что она ожидала каких-то иных слов.

– Так теперь ты сожалеешь, да? Удобно, обстоятельства располагают. А когда стирал, не сожалел?

Я замялся, подбирая ответ, который не был бы чересчур далек от истины.

– Можешь не верить, но я подавил воспоминания потому, что продолжал тебя любить. Других причин не было.

– Удобно, – повторила она. – Не находишь, что это выглядит нелепо?

– Нелепо – не обязательно ложь. В чем я виноват, Селестина? Мы любили друг друга, этого ты отрицать, надеюсь, не будешь. Из-за того что встало между нами… – Внезапно у меня с языка сорвался вопрос, который я мысленно задавал себе все эти дни. – Почему ты не связалась со мной снова, когда стало ясно, что ты не летишь на Ресургем?

– Потому что мы прервали отношения, Ричард.

– Но ведь мы расставались по-дружески. Если бы не ресургемская экспедиция, нам вообще не пришлось бы расставаться!

Селестина тяжко вздохнула:

– Ну, раз ты спрашиваешь… На самом деле я пыталась связаться с тобой.

– Правда?

– Пыталась, и вдруг узнала, что ты удалил меня из своей памяти. Как по-твоему, Ричард, что я должна была почувствовать? Ты стер меня, как какую-то мелкую, незначительную подробность, бесполезный пустячок, милый, но ненужный… Ты сам бы не обиделся?

– Дело вовсе не в этом. Я просто не рассчитывал увидеть тебя снова.

Она фыркнула:

– И не увидел бы, наверное, если бы не вмешался заботливый старина Роланд Чайлд.

Я постарался подавить эмоции:

– Он пригласил меня потому, что в детстве мы с ним увлекались решением загадок. Полагаю, тебя он позвал как человека, обучавшегося у жонглеров образами. На наше совместное прошлое Чайлду наплевать.

Ее глаза яростно сверкнули:

– А тебе не наплевать?

– На мотивы Чайлда? Наплевать, естественно. Они меня совершенно не интересуют и не заботят. Сейчас меня волнует вот это. – Я похлопал ладонью по вибрирующему полу.

– Здесь много тайн, Ричард.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты не заметил, что… – Она посмотрела мне в глаза, будто собираясь в чем-то признаться, но потом покачала головой. – Проехали.

– Чего я не заметил, Селестина?

– Тебе не пришло в голову, что Чайлд уж как-то подозрительно хорошо подготовился к штурму?

– Ну, как по мне, к штурму такой штуковины, как Кровавый Шпиль, нельзя хорошо подготовиться.

– Я о другом. – Она провела пальцами по ткани своего комбинезона. – Возьмем хотя бы снаряжение. Откуда он знал, что мы не сумеем проделать весь путь в нормальных скафандрах?

Я пожал плечами – теперь, без громоздкого облачения, этот жест вновь обрел смысл.

– Может, он сумел вытащить кое-какие сведения из Аргайла, пока тот был жив?

– А что насчет доктора Тринтиньяна? Этому упырю абсолютно безразличны все загадки Шпиля. Он до сих пор не участвовал ни в одном обсуждении головоломок. Тем не менее уже успел доказать свою полезность, не так ли?

– Что-то я перестал тебя понимать.

Селестина прикоснулась к шунту:

– Я вот об этом. Вспомни нейронные модификаторы. Их вживление контролировал не кто иной, как Тринтиньян. Я уж не говорю про руку Форкерея и про медицинское оборудование на борту шаттла.