Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман

никогда ему не рассказывали, не хотели, чтобы он чувствовал себя обделенным, менее любимым.

– Он обо мне ничего не знает?

Я говорила по-английски и сжала плечо Джима.

– Он узнал, – ответил по-английски Томас с четким акцентом.

– Он служил в армии и приехал домой на выходные, – продолжила Ида. – Мы всегда были осторожны. Но однажды он вернулся рано. Томас получает иностранные газеты в Центральном комитете, и он принес мне вырезку.

– Из «New York Times», – добавил Томас. – Статья о Исайе Харрисе, и там была его фотография, где он тебя обнимал.

– Он нашел вырезку на столе Томаса, – закончила Ида. – Я не успела ее убрать. Не знаю, почему она привлекла его внимание. Черных вообще редко снимают для газет, еще реже их можно увидеть с красивой белой женщиной. Может, лицо привлекло – вы так похожи. Потом пошли вопросы, один за другим, поэтому мы все ему рассказали.

– Он заметил, что всегда подозревал, что существует тайна, но никогда не догадывался какая, – вступил Томас. – Думал, что он наш внебрачный ребенок, что у нас была любовь, когда Оттмар был жив.

– Почему? – озадаченно спросила я.

– Он не похож на остальных, – развел руками Томас.

– Он был потрясен и расстроен, что я не его мать. О тебе мы тогда знали мало, кроме того, что ты улетела в Бразилию, а потом в США. Он рассердился и был растерян. Он любит джаз, здесь любовь к западной музыке воспринимают как бунт. Но джаз считается музыкой угнетенных, так что вполне принимается. Он читал о тебе заметки и вбил себе в голову, что ты его бросила ради примерного образа жизни. Он не поверил, когда я рассказала, что ты за ним приезжала и как это тебя огорчило. Он не верил, что тебя забыл, и обвинял в том, что ты его бросила. С ним было нелегко. А потом ты вышла замуж за мистера Митчела… Мы видели репортаж о вашей свадьбе на первой странице. Это его доконало.

– Что доконало?

Ида и Томас переглянулись.

– Он не хочет с тобой встречаться. Говорит, ему не нужны две матери и что партийные принципы не позволяют ему обниматься с такими капиталистами, как ты и твой муж, – смущенно сообщил Томас.

Ида смотрела в чашку.

– Он со мной не встретится? – недоверчиво покачала я головой. – Я его не увижу?

Мне словно выстрелили в сердце.

– Прости, в этот раз не получится, – ответил Томас. – Он упрямый, очень, весь в мать. Дай ему время.

На следующий день по дороге в отель и в самолете мы с Джимом почти не разговаривали. Голова у меня шла кругом. Я была счастлива, что и Лорин, и Томас живы, Ида о них заботится, их любит. Чего еще желать?

Приятно было узнать, что наши с Томасом давние чувства были не просто наивной детской мечтой, а настоящей любовью. Я и беспокоилась, и радовалась, словно выдержала экзамен, сбросила с плеч бремя вины, ощущая легкость до головокружения. Оживление омрачалось только реакцией Лорина, и я, как припев, повторяла слова Томаса: «Дай ему время».

Через несколько дней после возвращения в Нью-Йорк я стояла в кухне перед холодильником. Машинально открыв его, достала шампанское – у меня всегда есть в запасе одна или две бутылки, уже охлажденные – и два широких бокала для шампанского (узкие фужеры – дурацкое изобретение). Я стояла в коридоре, поджидая лифт и смотрясь в зеркало, потом улыбнулась и отвернулась. Какая разница, как я выгляжу? Это больше не имело никакого значения.

Второй раз я поднималась к нему в апартаменты без приглашения, зная, что после работы, перед тем, как куда-то пойти, он всегда принимает ванну, а его секретарша сообщила, что в тот вечер мы вместе обедаем.

Я постучалась в спальню, но ответа не услышала. Пройдя по ковру, услышала звук наполняющей ванну воды и подождала у двери. Шум льющейся в ванну воды смолк и послышался всплеск – Джим залез в воду. Я скинула туфли. Давно я не была такой довольной. Нет, ma chère, я не говорю о восторге от отношений с Иззи после горя или сладкого дурмана свиданий с Томасом, но о том чувстве глубокого удовлетворения, которое мы с Шарлем делили столько лет. На душе у меня было спокойно, я снова была влюблена.

Я постучалась в ванную.

– Кто там? – встревоженно вскричал Джим.

– Это я, Роза. Можно войти?

Послышались всплески воды в ванне.

– Да.

Я толкнула дверь плечом и бедром и очутилась в потоке теплого воздуха и знакомого запаха.

Джим сидел в ванне, выпрямившись, будто кол проглотил. Лицо его покраснело от горячей воды, стекавшей с коротко подстриженных волос. На груди виднелись темные завитки. Сильными руками он опирался на края ванны. С тех пор, как мы поженились, он похудел и был в лучшей форме, чем я представляла.

– По-моему, нужно отпраздновать, – заявила я, словно для меня не было ничего проще, чем заходить без приглашения к нему в ванную.

Я звякнула бокалами по мрамору Breccia Onciata, за которым столько гонялась, на секунду пожалев, что не выбрала розовое шампанское, чудесно смотревшееся бы на бежевом мраморе. Откупорив пробку, наполнила бокалы и вручила один ему. Он взял бокал и оперся о стенку.

– За что пьем?

Он пытался изобразить свою обычную маску, но не мог сдержать улыбку.

А тут еще я обезоружила его самой милой улыбкой.

– За тебя, Джим, за тебя.

Я подняла бокал.

– Я хочу поблагодарить тебя за все.

Он поднял бокал повыше, мы чокнулись и выпили.

Я облокотилась о мраморную столешницу и потягивала шампанское.

– Когда все стало настоящим, а не игрой?

Он погрузился пониже под воду.

– Я был сражен с первого взгляда, когда ты, как тигрица, бродила по кабинету.

Я засмеялась.

– Я не об этом спрашиваю.

Он усмехнулся, потом помолчал, обдумывая ответ.

– В Лондоне я наконец понял, какая ты и каким можешь сделать меня. Когда мы стояли на балконе в отеле и смотрели на Темзу.

Мы пили шампанское и смотрели друг другу в глаза. Когда бокалы опустели, я поставила их на столешницу.

– А помнишь вечер, когда ты сделал мне предложение?

Я посмотрелась в зеркало и начала расстегивать блузку, взволнованно и одновременно смущенно. Он погрузился в воду так, что видны были только вытаращенные глаза. Потом выплюнул воду и подтянулся.

– В ресторане? Конечно.

Он едва сдерживал улыбку.

– И условия соглашения помнишь? – строго спросила я, стягивая рукав.

– Да, миссис Митчел, – ответил он, подражая моему официальному тону. – От тебя: публичное изображение брачных отношений, публичное