Портреты из библиотеки герцога Федерико Монтефельтро - Наталия Владимировна Афанасьева

и с каноническим, и гражданским правом, потому что в мирских вопросах каноническое право было основополагающим на территории земель, принадлежащих церкви. В вопросах, относящихся к католической церкви, каноническое право применялось везде.

В 1348 году нормальная жизнь в Перудже прервалась из-за очередной вспышки чумы. Власти приостановили лекции в университете, и все, кто мог, покинули город. Чума началась в апреле, а к августу в городе и окрестностях насчитывали около 100000 жертв. Бартоло пишет, что власти закрыли суды и упростили формальности с оформлением завещаний. К осени чума ослабла, и город вернулся к нормальной жизни.

В 1348 году Бартоло получил гражданство города Перуджа. В городе существовал закон, сейчас выглядящий странно – жителям Перуджи запрещалось преподавать в собственном университете, то есть получать зарплату от городских властей. Городские власти Перуджи чрезвычайно ценили Бартоло и сделали для него исключение. Бартоло продолжил преподавание после получения гражданства и тем самым «умножил славу Перуджи».

Бартоло всячески защищал гражданское право. Он писал, что как медицина без философии vidua, так и каноническое право без гражданского права vidua et imperfecta scientia. (Vidua – незамужняя женщина, то есть женщина ещё не исполнившая своего предназначения. Imperfecta scientia – несовершенная наука.) Бартоло сравнивал гражданское право с «библейским камнем, от которого отказались строители, но которое впоследствии стало краеугольным камнем». Он упрекал городские власти Перуджи, за то, что юристам было запрещено участвовать в городском управлении, в то время как во времена их предков юристы были самыми важными членами правительства. Он сожалел, что в римской курии и в церквях священникам запретили изучать гражданское право; без него, по убеждению Бартоло, не может быть справедливости в церковных судах.

Римское право, изложенное в кодексе Юстиниана, требовало осмысления и доработки. Бартоло ввёл ряд существенных изменений в трактовку римских законов. Например, ему удалось доказать, что применение римского права не означает подчинение власти императора. В будущем это позволило разным государствам применять римское право независимо от своих отношений со Священной Римской империей.

Ещё одно запутанное утверждение касалось происхождения и обоснования власти императора. В одном из законов кодекса Юстиниана сказано, что власть императора от Бога. По другому закону власть императора была навеки ему вручена римскими гражданами, поэтому римские граждане избирают императора через своих представителей – Сенат. А кто является римскими гражданами? Все жители империи или только жители города Рима? Любая юридическая неоднозначность может породить конфликт.

Несмотря на то, что сердце Бартоло принадлежало Италии, он, будучи юристом, понимал бессмысленность утверждения, что императора должны избирать жители Рима. Никто, кроме, возможно, жителей Рима, не подчинится такому закону. Таким же нереальным представлялось положение, по которому любой подданный «всемирной» империи напрямую подчинялся только императору. Местные правители ни за что не отдали бы свою власть. Как Бартоло выпутался из трудной ситуации, признав, с одной стороны, что власть императора простирается на весь мир (и заявил, что иная точка зрения является ересью), а с другой стороны, сумел обосновать независимость местных властей, посвящено множество научных статей. Его знаменитое «Город сам себе господин» вошло в поговорку ещё при его жизни. Впоследствии аргументация Бартоло легла в основу признания независимости государств.

Бартоло обосновал независимость правления и городов и королевств, в том числе и от власти папы римского, что было очень существенным, хотя в явном виде он нигде такого не говорит. Бартоло проживал и работал в Перудже, городе, входившем в состав папских земель, и в своих формулировках с необходимостью оглядывался на мнение руководства католической церкви. Однако недаром император Священной Римской империи Карл IV уважал мнение Бартоло и при составлении Золотой буллы воспользовался положениями, развитыми Бартоло и другими итальянскими юристами.

Четырнадцатый век был богат политическими коллизиями, приводившими к пересмотру взглядов на законы и право. В начале века противостояние французского короля Филиппа IV с папой Бонифацием VIII разрушило миф о непоколебимости главенства папы. В 1312 году в абсолютистском образе главы католической церкви появилась новая трещина. Император Генрих VII практически разорвал свои отношения с папой, и, если бы не его смерть, неизвестно, чем бы кончилась борьба Генриха VII с Климентом V.

Вопрос о власти императора и папы обсуждали теологи, философы, писатели. Опасность впасть в немилость к одной из двух сторон не останавливало людей от раздумья по данному поводу, а главное – не останавливало от изложения своих мыслей на бумаге. В Европе появилась целая серия политических трактатов, обсуждающих главенство папы и императора. Сторонники неограниченной власти папы отталкивались в своих убеждениях от идеи иерархической структуры всего на свете, обеспечивающей, по их мнению, единство и порядок. В иерархии всё распределено – выше, ниже, лучше, хуже. Существует божественный порядок, в том смысле, что всё определено и контролируется Богом. Человеческие законы подчинены божественным законам. Что выше, что ниже решается теологией. Все люди должны подчиняться наместнику Бога на земле. Решение папы совпадает с решением Бога по любому вопросу.

Пока политика мыслилась подчинённой божественной иерархии, а теология рассматривалась выше любой человеческой деятельности, власть папы признавалась выше любой светской власти.

В реальности порядок и единство христианского мира оказывались мифом. Даже не рассматривая бесконечную борьбу с ересью, противостояние мирского населения со служителями церкви было обычным делом. Хроники тех дней зафиксировали многочисленные протесты по поводу преступлений священнослужителей, остававшихся безнаказанными, так как епископы закрывали глаза на преступления местных священников. Неподчинение священников светским властям и зависимость светской части населения от жёсткого правления церкви (вспомним инквизицию) порождали в обществе напряжение.

Данте одним из первых публично заявил об идее всемирной империи и власти императора, независимой от власти церкви. Его трактат «Монархия» являлся, по сути, манифестом гибеллинов. Причиной всех несчастий и источником беспорядков Данте назвал алчность. Если кто-то присвоил себе то, что ему не принадлежит, как это сделал папа Сильвестр, приняв дар Константина, «жди беды». Император, по мысли Данте, владея всем и не нуждаясь ни в чём, сможет осуществить справедливость. Но движимый логикой божественной иерархии, в которую он свято верил, Данте заканчивает «Монархию» признанием высшего авторитета церкви:

«Мне кажется, что я уже достиг поставленной цели. Ибо раскрыта истина вопроса, – необходима ли должность монарха для благосостояния мира; раскрыта истина и того вопроса – по праву ли стяжал народ римский власть империи; равно и того, последнего вопроса, – зависит ли власть монарха непосредственно от Бога или от кого другого. Истину этого последнего вопроса не следует понимать столь строго, будто римский император ни в чем не зависит от римского первосвященника, коль скоро помянутое смертное счастье в каком-то смысле сообразуется со счастьем бессмертных.