Лихо. Медь и мёд - Яна Лехчина

Она склонила голову и предположила свистяще, ласково:

– Может, юного Грацека? – Змеино повела шеей. – Удобно, пока он не оперилс-ся и не с-стал как отец. Ты бы не с-сумела ус-строить то, что ус-строила с-сегодня, ес-сли бы у Горного двора был прежний хоз-зяин.

Грацек вздрогнул.

– Следи за языком! – рассердился он. – И не смей так…

Нимхе захохотала. А когда силы её покинули, закашлялась, и в этом кашле Малу слышалось порыкивание от боли.

– Не слушай её, – бросила госпожа Кажимера. – С ней разговор окончен.

Она обвела взглядом зал. Задержалась на телах Велко, Олейи, Ивоны и Гарна. Посмотрела на Мала – её жёлтые глаза были хищными и мерцающими; у Мала перехватило дыхание.

– Здесь только четыре взрослых ученика, – отметила госпожа Кажимера. – Где пятая?

Оставалась только Чедомила. Сердце Мала забилось ещё быстрее, хотя казалось бы – и так вот-вот прорвёт грудную клетку. Раз Чедомила не пришла сюда, значит, оказалась сильнее, чем манящее колдовство госпожи Кажимеры.

– А мальчишка… – Грацек будто только заметил Мала.

– Его даже не жжёт железо. – Госпожа Кажимера развернулась на пятках. – Где твоя последняя ученица, Нимхе? Все ходы запаяны, так что ей всё равно никуда не деться из твоего термитника.

Неужели она ждала, что Нимхе ей ответит?.. Мал не успел об этом подумать – Грацек зашагал к нему.

– Н-нет. – Он приподнял ладони в защищающемся жесте. Цепь жалобно звякнула. – Не надо.

Над ним нависло лицо Грацека. Он показался Малу моложе нескольких учеников Нимхе – даже несмотря на неровный свет и то, как грозно он хмурил ястребиные брови.

– Руку, – велел Грацек, и Мал подчинился, протянул ему дрожащую свободную кисть. – Да не эту.

Позже он понял: Грацек не хотел убивать учеников Нимхе, поэтому и приказал своим големам просто заковывать всех в железо. Всех, кто не сопротивлялся, – а не сопротивлялся только Мал.

Грацек осмотрел, как железо касалось его кожи.

– Действительно, – произнёс он, всё так же хмурясь. – Не жжёт.

Нимхе шевельнулась в цепях, будто всё это время лишь размышляла и копила силы. Она прочистила горло. Откашляла ещё чёрной крови.

– А ес-сли это будет не Грацек, – предположила она шёпотом ещё более сиплым, чем раньше. – Ес-сли это будет не он…

Её слова отдавались эхом и вползали прямо в уши.

– Ес-сли это будешь ты, Йовар? – Нимхе ощерилась. – Думаешь, я ценю твоё без-здейс-ствие? – Её впалая грудь закачалась от хохота и рыданий. – Или думаешь, они тебе его не припомнят?..

Она задёргалась опять – насколько позволял исполинский прут.

– Да, – хохотала она, – да… Ты будешь с-следующим. Ты, а не кто-то другой… И ты меня однажды вс-спомнишь.

Нимхе безвольно обвисла на своей железной паутине.

– Какого хре… – Где-то у входа рассвирепел Йовар. – Да как же вы задрали!.. – разбушевался. – Вы и ваша сраная ложа!..

Но Мал уже не слушал. После того как Грацек оставил его в покое – живого! – он думал лишь о том, сумеет ли Чедомила бежать. Да, Драга Ложа наверняка оставила своих соглядатаев у выходов из подземелий, но неужели Чедомила не смогла бы что-нибудь предпринять?..

Пусть хотя бы она спасётся. Пусть хотя бы… Только Мала тревожило, что госпожа Кажимера сказала: «Все ходы запаяны». Что, если Драга Ложа не просто оставила соглядатаев, а наполнила ходы своими чарами, как ядовитым дымом?.. Тогда Чедомила постаралась бы устроить западню тем, кто наведался в её двор.

И так и вышло.

Раздался грохот. Мал обернулся, и ровно в это мгновение двери распахнулись, едва не слетая с петель. В зал ворвалось чудовище – огромный подземный червь, свитый из теней. Сверху на нём сидела Чедомила – яростная и прекрасная, Мал чуть не задохнулся, глядя на неё. Он никогда не встречал девушки более впечатляющей, чем она, – юная, жестокая и такая сильная, что в ней не чаяла души сама Нимхе.

Червь вполз в зал, сбивая Йовара с ног. Метнулся к следующему чародею Драга Ложи – Грацеку, – разинув круглый рот и обнажив саблевидные зубы, в несколько рядов утыкающие всю пасть. Глаза червя горели алым. Из нутра доносился писк.

Грацек стоял недалеко от Мала, и когда червь навис над ним, Мал сумел рассмотреть мельчайшие сочленения теней на его брюхе. Он понял: Грацек не успеет подозвать своих големов, и тут-то для него всё закончится.

ГР-РАХ! Одна из стен провалилась, и из дыры в зал хлынул поток грунтовой воды – такой силы, что окатил и червя, и Чедомилу. Сквозь стены пробились мощные толстые корни, прошивая зал насквозь. Они опутали чудовище и откинули его назад, прочь от Грацека. Чедомила соскользнула со спины червя и рухнула на пол.

– Сука! – Йовар, поднявшийся после удара, казался Малу страшнее, чем тенистый червь.

Помятый и багровый от гнева, он подошёл к Чедомиле и ухватил её за каштановую косу. Накрутил косу на кулак, вздёрнул – как обычный грубый деревенский мужик. Вода хлюпала под его ногами. Червь бился, запутавшись в корнях.

Чедомила выгнулась, хлестнула воздух ребром ладони. Из невидимого пореза выросла тень – она взвилась к Йовару и ошпарила ему лицо.

– Ах ты!.. – Йовар с силой приложил Чедомилу лбом об пол. Вонзил рядом серп, перекинулся через него.

Он отбросил её тяжёлой медвежьей лапой – ещё ближе к Малу. Обрушился сверху.

Удар когтистой лапой. Лязг челюстей. Утробный рык. Мал смотрел на повёрнутое к нему лицо Чедомилы – с уже осоловевшими глазами, похожими на серые стёкла; на её щёки падали брызги крови. Голова толчками скользила по полу, и весь мир Мала сузился до этих толчков, и этих глаз, и тёмных брызг.

Это стало последней каплей. Мала вывернуло почти под ноги Грацеку, и он наконец-то потерял сознание.

Глава XIII. Тени на карнавале

В то утро Ольжана на одну половину состояла из солёного морского воздуха, а на другую – из фруктов и сладостей, купленных у лавочников. Она чувствовала себя такой беззаботной и юной, какой не чувствовала уже давно. И даже не беспокоилась, что выглядела неуклюжей деревенщиной, – настолько её всё восхищало.

Мореника и Якша привели её в порт. Ольжана нагулялась вдоль торговых рядов и насмотрелась на корабли, хлопающие спущенными парусами. Солнце бликовало на морской глади. Кричали чайки, кружащие над большой водой. Мореника ходила с Ольжаной под руку, как давняя приятельница, и болтала без умолку – а Якша всё больше молчал и бросал скучающие взгляды. Но даже это не портило настроения Ольжаны – Якша был сам виноват, если всюду плёлся за Мореникой и