Тропою тайн - Эйлин Гудж

Что принесет завтрашний день? Слушание дела об опеке было назначено на девять утра в зале суда на Сентрал-стрит. После трех месяцев подачи ходатайств, сбора показаний, визитов социальных работников и предварительных заседаний роковой день наконец приблизился.

Все это напоминало ночной кошмар, преследовавший Элли последние двадцать три года. Он оставался неизменным. В этом страшном сне она бежала за кем-то по запруженным пешеходами улицам… за мужчиной, похитившим ее ребенка. Время от времени менялся только ребенок. Иногда Элли видела Бетани… порой — безликого, незнакомого младенца. А в последние месяцы малыш из ее снов стал похож на Элизу.

Элли охватила паника. Доведется ли ей когда-нибудь сидеть в актовом зале на школьном спектакле, аплодируя дочери? Зажигать шестнадцать свечей на именинном торте? Смотреть, как ее взрослая дочь идет к алтарю в подвенечном платье?

Осознание того, что она потеряет, если Элизу отнимут, вызвало резкий, жгучий взрыв боли между ребер. Элли поспешно напомнила себе, что решение еще не принято. У нее есть ничтожный, но все-таки шанс на то, что судья решит дело в ее пользу. А еще на стороне Элли будет Пол.

Да, Пол. Элли вспомнилось, как он вернулся и сразу вписался в ее жизнь — так легко, словно и не уходил. Конечно, поначалу оба испытывали неловкость — чувство боли и предательства прошло не сразу. Но нежная, всепоглощающая любовь друг к другу бережно вела их по ухабистой дороге.

Элли украдкой улыбнулась, подумав о первом вечере, когда Пол вернулся домой и наконец лег в постель. Это было восхитительно… он обнимал ее, их тела двигались в слаженном ритме любимой и давно знакомой мелодии. Их поглотило такое острое желание, что, удовлетворив его, оба едва отдышались.

— Пол, — прошептала она сдавленным голосом, — о, Пол!..

Он положил ее голову к себе на плечо.

— Больше такого не повторится, — сказал Пол, — что бы ни случилось. Мы никогда не расстанемся.

Даже теперь, в прохладной, белой, ярко освещенной комнате, Элли испытывала теплое, чудесное ощущение надежности, какое охватывало ее в объятиях Пола. Но оно постепенно меркло, улетучивалось, как улыбка с лица Джимми. Мысли об Элизе разрушали ее безмятежность, порождали тревогу.

«Завтра, — поспешно одернула себя Элли. — Об этом я подумаю завтра».

— Кстати, о моих похоронах: приглашаю всех! — Джимми слабо рассмеялся. — Я задумал шумную вечеринку, все уже почти готово. Шампанское с икрой! Никто не скажет, что Джимми Долан утратил чувство стиля!

Никто не спросил, когда состоятся похороны: взглянув на Джимми, прислушавшись к его затрудненному дыханию, все понимали, что долго он не протянет. О многом говорило и его решение перестать посещать групповые занятия. Трудная битва, которую он так ожесточенно вел, близилась к завершению… его силы иссякли.

— И кто же будет распорядителем на этом пиршестве? — осведомился Эрик Сандстрем, казавшийся пародией на профессора в своих больших очках, с зачесанными набок волосами и булавкой в красном галстуке. — Полагаю, твой друг Тони? Но шампанское с икрой? Не найдет ли он это сочетание… слишком праздничным?

— Ну и что? — Джимми усмехнулся. — Праздновать-то будете вы, ребята, а не я. Когда за старым Джимми опустится занавес, знайте точно: во что бы ни превратился, я буду танцевать.

— Как у тебя все просто! — заметил тучный Дэниел Блейлок.

Глубоко сидя в кресле, Джимми расплылся в улыбке, напомнив Элли стареющую кинозвезду, которая рассматривает изъеденный молью, но некогда роскошный костюм.

— Просто, как апельсин, — подтвердил Джимми. — Жить гораздо труднее.

Конечно, он напуган, думала Элли. Но со страхом пытается справиться в своем неподражаемом стиле… точно так же, как она отмахивалась от мыслей о том, что случится с ней завтра, в зале суда.

Что знает Джимми о положении, в котором она очутилась? Что рассказал ему Тони? Элли полагала, что это не так уж важно. Но о Тони размышляла часто.

— А меня похоронят в красном «Мерседесе-SL100», — со смехом возвестил Адам Берхард. — И на моем надгробии будет высечена надпись: «Труп на борту».

Элли посмотрела на него. В последнее время Адам носил костюмы за две тысячи долларов и золотые часы «Ролекс», словно надеясь, что приметы роскоши спасут его.

— Что толку смеяться, — задумчиво спросил Эрик, — если этот смех никто не слышит?

— А Бог? Похоже, он не лишен чувства юмора, — прозвучал надтреснутый голос Никки.

— Насчет вас не знаю, парни, но хочу одного: чтобы, когда я сдохну, Роберт получил ровно половину всего, что я имею. Это немного, но мой отец, называющий меня педиком, и такого не заслуживает. — В темных глазах Армандо появился хищный блеск, он скрестил руки на груди.

— Удачное решение, — заметила Элли. — Как еще быть, если желания родных не совпадают с вашими?

— Знаете старую поговорку: «Голос крови не заглушить»? — саркастически осведомился Эрик.

Элли задумалась: неужели действительно невозможно заглушить голос крови? Через несколько минут она посмотрела на часы и сказала, что пора закругляться. Занятие пролетело слишком быстро. Подобно мужчинам, сидящим вокруг, Элли вдруг осознала, как быстротечна жизнь и как жестока приближающаяся тьма.

«Завтра, — думала она. — Если я доживу…»

Уже поднимаясь с кресла, Элли случайно взглянула на свои ладони и заметила на них ярко-красные отпечатки ногтей. Только усилием воли ей удалось сдержать рыдание, рвущееся из горла, когда она наклонилась и обняла хрупкого, изможденного Джимми Долана.

После грандиозного фасада с колоннами и мраморного вестибюля размером с амфитеатр все в обшарпанном зале суда на четвертом этаже с его потертыми дощатыми полами и крошащейся лепниной казалось Элли неуместным. Было девять утра; солнечный свет проникал сквозь запыленные стекла высоких, обращенных на восток окон как невнятное обещание. Элли села за дубовый стол, который, судя по всему, в последний раз вытирали еще при Эйзенхауэре, и задержала взгляд на потрескавшейся и поблекшей стенной росписи над столом судьи — неоклассической метафорой правосудия: две женщины в развевающихся туниках стояли по обе стороны от медных весов.

«Правосудие? — удивилась она. — На какое правосудие я могу рассчитывать?»

Пол взял ее за локоть.

— Ты вся дрожишь, — прошептал он. — Хочешь накинуть мой пиджак?

— Спасибо, мне не холодно… просто тревожно. — Элли пожала его руку.

Справа сидел ее адвокат Леон Кесслер, с торчащими седовато-рыжими вихрами, в мятом коричневом костюме и узорчатом галстуке, который волнами ниспадал на его внушительный живот. Адвокат хмурился, роясь в портфеле.

Элли быстро оглядела двойные ряды скамей позади нее и с облегчением увидела, что на них не более дюжины свидетелей. Она узнала социального работника, энергичную чернокожую женщину, побывавшую у них в доме, судебного психиатра, мужчину с рыхлым лицом, в кабинете которого провела пару неприятных часов.