Тропою тайн - Эйлин Гудж

Сердце Кейт сжалось. «Значит, все уладилось. Теперь ей хватит денег, чтобы заплатить адвокату».

Но какими бы ни были последствия этого события, как бы мучительна ни была отчужденность дочери, Кейт радовалась ее победе. Как просто было бы снять телефонную трубку и сообщить Скайлер, что она гордится ею! Что она болела за нее… хотя и знала, чем обернется ее победа.

Вместе с тем Кейт отчаянно сожалела о том, что Скайлер выиграла соревнование — потому что ее триумф не мог не привести к поражению. Слезы заполнили глаза Кейт, хотя она всегда считала, что нет ничего хуже, чем плакать ранним утром, до восьми часов. Ведь ей предстоит еще прожить целый день, но прежде проводить Уилла на работу.

Уилл… Вчера вечером она чуть не расплакалась у него на плече, узнав от Дункана о победе Скайлер. Но Кейт удержалась — главным образом из гордости, как поняла теперь. Из гордости, смешанной с завистью. Уже несколько недель Скайлер не отвечала на ее телефонные звонки, хотя звонила в офис Уиллу. Муж сам сообщил Кейт об этом, ободряюще добавив: «Ты видишь, Кейт? Она не отвернется от нас».

«От нас»? Неужели он ничего не понимает? Значит, Уилл так же глух к боли, которую Скайлер причиняет Кейт, как к боли, которую сама Кейт причинила Элли?

— Доброе утро, Кейт.

Услышав, что в кухню вошел Уилл, Кейт подняла голову. В своем светло-сером летнем костюме он выглядел строго и внушительно. За последнее время Уилл прибавил в весе, и его лицо уже не казалось осунувшимся.

У него было немало причин выглядеть бодрым и энергичным. Бумажная работа, связанная с будущим партнерством и строительством здания на Восточной Пятьдесят девятой улице, над которой Уилл корпел так долго, наконец завершилась, и теперь ему оставалось просто ждать. Хотя компания еще не рассчиталась со всеми долгами, новая сделка принесла ей пользу. Более того, им удалось выплатить деньги по закладной на Орчед-Хилл.

Но несмотря на это, взгляд Уилла оставался затравленным, а Кейт замечала и его внутреннее напряжение. Но больше всего ее поражали волосы Уилла: густые, как прежде, они стали серебристо-белыми. Седина придавала ему вид почтенного старика — да, именно старика.

Сказывался стресс, от которого так долго страдал Уилл, опасаясь за свое дело и за Скайлер. Зная мужа и его непреодолимую потребность управлять любой ситуацией, подвластной ему, Кейт ничуть не удивлялась — да, ей было больно, но удивления она не испытывала, встречая его холодные взгляды. Он обвинял ее в том, что она отказалась помочь Скайлер. По этому поводу у них состоялся трудный разговор, но Уилл не осмелился излить на жену свой гнев — предмет разговора и без того был запутанным. Он не желал слушать о том, чем они обязаны Элли; в глубине души муж, наверное, сознавал свою вину, иначе почему так старательно избегал упоминаний об этой женщине?

— Кофе готов, — сообщила Кейт. — Хочешь, я приготовлю завтрак? — Под столом сонно зачмокала Белинда.

— Не беспокойся, я что-нибудь перехвачу по дороге в офис. — Уилл бросил на нее взгляд через плечо и направился к кофеварке. Заметив, как напряжено его лицо, Кейт поняла, что он увидел фотографию Скайлер в газете.

— Замечательно, правда? — спросила она, но ее голос прозвучал фальшиво.

В тяжелом молчании Уилл просмотрел статью, стоя у жены за спиной. Наконец он произнес с нескрываемой укоризной:

— Нам следовало быть рядом с ней, Кейт.

По ее спине побежали мурашки, словно холодный бриз вдруг ворвался в застекленные двери, распахнутые в нагретый солнцем сад.

— Об этом она не просила, — отозвалась Кейт.

— А чего ты ждала? Приглашения на глянцевой бумаге? Ты ясно дала понять Скайлер, что нам до нее нет дела. А тебе известно: она не из тех, кто стал бы унижаться и упрашивать.

Кейт вздохнула:

— Уилл, все это мы уже обсуждали…

Его глаза вспыхнули.

— Не бойся, больше я не стану спорить с тобой. Но если ты полагаешь, что создавшаяся ситуация меня устраивает, то ошибаешься.

— Меня не устраивает. — Кейт охватил гнев. — Будь положение иным, я продала бы все, что у меня есть, лишь бы заплатить ее адвокату.

Уилл не ответил, и причина, по которой он промолчал, еще сильнее разозлила Кейт. Муж отступил не потому, что не желал спорить с ней, а потому, что опасался ненароком открыть ящик Пандоры.

С тяжелым сердцем Кейт смотрела, как Уилл берет с подставки кофейник. Почему за все прожитые годы она ни разу не замечала, как напрягается его шея, когда он в ярости? Сейчас Уилл был похож на мастифа, рвущегося с поводка.

— Кофе остыл, — сказал он.

— Должно быть, я по ошибке отключила кофеварку. Поставь его в микроволновку.

— Я выпью кофе по пути в офис.

В другое время Кейт предложила бы ему сварить еще кофе, но в это утро ей не хотелось даже шевелиться. И к стулу Кейт приковывало не желание отомстить. Почему, почему все так обернулось? Почему она не может жить подобно другим матерям, которые спят сном праведниц?

«Не смей жалеть себя… лучше вспомни, каково сейчас Элли». Кейт лишь догадывалась о том, какие чувства испытывает Элли, зная, что ребенка могут отобрать у нее в любую минуту.

Так же, как отняли ее родную дочь — того самого ребенка, которого все эти годы растили Кейт и Уилл.

Кейт знала, что пройдут месяцы, прежде чем будет принято окончательное решение. Предстоит возбудить ходатайство, собрать показания, назначить дату судебного заседания. А когда наступит роковой день, она будет молить Бога о том, чтобы позволил ей смириться с любым исходом дела.

Кейт молилась не только за себя, но и за свою дочь… и за Элли.

Джимми Долан явился на групповое занятие в Кризисный центр в последний раз.

Сидя в своем кресле в комнате для собраний, Элли то и дело поглядывала на Джимми, с августа прикованного к инвалидному креслу. К середине сентября он окончательно высох — глаза ввалились, похожая на пергамент кожа обтянула истощенное тело. Только одно Джимми не утратил: силу духа. Он жизнерадостно объявил собравшимся, что сегодня они присутствуют на его последнем спектакле.

— И прошу вас, не надо вызовов на бис. — Джимми усмехнулся.

— Не беспокойся, дружище… овацию мы прибережем для твоих похорон. — Армандо Руис, в джинсовом пиджаке с обрезанными рукавами, был, как обычно, задирист, хотя и цеплялся за переносной резервуар с кислородом, от которого к его носу тянулось две трубки.

Шутку Армандо встретили смехом. Так в этой комнате воспринимали черный юмор. Время от времени кто-то из членов группы признавался в том, что испытывает облегчение — оттого, что здесь ему не надо ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. Смеясь над смертью, эти люди, похоже, пробуждались к жизни.

Элли обводила взглядом мужчин, которых давно знала и любила, а когда они умирали, искренне скорбела по ним. На восемь недель отпуска, проведенного с Элизой, она передала группу в опытные руки одного из своих коллег, Гранта ван Дорена, и вернулась к работе только в июле, самом жарком месяце года, когда приток частных пациентов в ее кабинет почти прекратился. Лето кончилось, наступила осень. Листья уже начинали желтеть, а здесь, в этой комнате, все чаще звучали упоминания о смерти.