Великие мечты - Дорис Лессинг

— Нет, — отрезал товарищ Франклин. — Нет, товарищ, не думаю, что когда-либо вернусь к этой теме.

Он поднялся. Пара до сих пор безмолвных чернокожих крепышей за соседним столом тоже встали, проявив себя как его помощники или охрана. Он выбросил в салюте сжатый кулак — на уровень плеча — в адрес Джеффри и Дэниела и других многочисленных щедрых представителей международных фондов и вышел, с каждой стороны от него по тяжеловесу.

— Я отправляюсь спать, — сказал Эндрю. — Мне завтра рано вставать.

— Кажется, товарищ Франклин забыл, что обещал нам места на завтрашний праздник, — недовольно сказал Джеффри. Это был упрек в адрес товарища Mo.

— Я решу этот вопрос, — пообещал товарищ Mo. — Просто назовите мое имя. Для вас будут заказаны места в VIP-ложе.

— Но я тоже хочу прийти.

— О, не беспокойтесь! — воскликнул товарищ Mo, размахивая руками, словно раздавал блага, приглашения, билеты. — Не о чем волноваться. Все пройдете, все посмотрите. — Его момент истины минул, загубленный этим демоном, которого психологи называют давление со стороны сверстников.

День, когда ждали Эндрю, начался с неприятности. Утром Сильвия шла через кустарник, вновь покрытый пылью. Она увидела кур, лежащих в песке с раскрытыми клювами, тяжело дышащих, и на этот раз дело было не в защитных мерах против жары. В их жестянках не было ни капли воды. В корыте — ни зернышка. Джошуа она застигла, когда он навис, покачиваясь из стороны в сторону, с ножом в руке над молодой женщиной, которая отползала от него в ужасе, отгораживаясь обеими руками. От Джошуа воняло даггой. Выглядел он так, будто собирался убить женщину. У той, заметила Сильвия, одна рука распухла и побагровела. Она отобрала у Джошуа нож и сказала:

— Я говорила тебе, что если еще раз прикоснешься к дагге, то это будет конец. Так что это конец, Джошуа. Ты понял?

Сердитое лицо, красные глаза, высоченная фигура — он грозно раскачивался перед ней. Сильвия продолжала:

— И куры умирают. У них нет воды.

— Это работа Ребекки.

— Вы с ней договорились, что ты будешь их поить.

— Нет, она должна это делать.

— Тогда уходи. Сейчас же.

Он доплелся до дерева в двадцати ярдах, сполз по стволу вниз и то ли заснул, то ли потерял сознание. За всем наблюдал его маленький сын, Умник. Мальчик пристрастился приходить каждый день в больницу, ходил следом за Сильвией, бросался выполнять любое задание, полученное от нее. Теперь Сильвия сказала:

— Умник, ты покормишь кур? Дашь им воды?

— Да, доктор Сильвия.

— Ты посмотри, как я это буду делать, и повторяй.

— Я знаю, как это делать.

Она проследила за тем, как мальчик принес воды, разлил по жестянкам, насыпал курам зерна. Несчастные птицы утоляли жажду, они пили и пили, но для одной было уже слишком поздно. Сильвия велела мальчику отнести ее Ребекке.

Эндрю никак не мог получить в агентстве по прокату автомобилей такую машину, к которой привык. Те, что имелись в наличии, были древними и убогими.

— У вас нет ничего получше? — Он знал, что все новые машины, импортируемые в страну, немедленно попадали к элите, но, с другой стороны, Цимлия усиленно зазывала туристов. Он сказал молодой чернокожей девушке за стойкой: — Вам нужно предлагать хорошие автомобили, если хотите, чтобы к вам в страну приезжали.

Ее лицо говорило Эндрю, что она согласна с ним, но какой смысл критиковать ее начальство. Поэтому он взял видавший виды «вольво», уточнил, есть ли запаска, узнал, что да, есть, но не очень хорошая, и, поскольку время шло, решил рискнуть. От Сильвии он получил подробнейшие инструкции: «Сверни на дорогу к дамбе в Коодоо-крик, проезжай через перевал Черного быка, потом увидишь большую деревню, за которой нужно свернуть на грунтовку — она изгибается немного вправо, проедешь примерно пять миль, там у большого баобаба повернешь направо, езжай еще десять миль, увидишь указатель на миссию Святого Луки на том же столбе, что и указатель на ферму Пайнов».

Местный ландшафт Эндрю находил величественным, но при этом враждебным — все иссушено, и воздух наполовину состоит из пыли, хотя он знал, что недавно прошли дожди. Эндрю бывал в Цимлии уже много раз, но никогда еще ему не приходилось самому искать дорогу. Он заблудился, но в конце концов отыскал столб с указателями на ферму и в миссию. Перед столбом стоял высокий белый человек, который махал руками. Эндрю остановился, и незнакомец сказал:

— Меня зовут Седрик Пайн. Вы не захватите кое-что в миссию? Мы слышали, что будет машина сегодня.

Большой мешок был заброшен в багажник, и фермер зашагал по склону вниз — к дому, который виднелся в паре сотен ярдов. Эндрю предположил, что Седрик или кто-то еще все утро поглядывал на дорогу: не клубится ли пыль, поднятая машиной. Миссии все не было видно.

Наконец среди эвкалиптов показался низкий кирпичный дом, а за ним еще приземистые строения, похожие на бараки: школа, догадался Эндрю. Он остановил машину. На веранде появилась улыбающаяся чернокожая женщина и сказала, что отец Макгвайр в школе и что доктор Сильвия вот-вот придет.

Он прошел вслед за ней через веранду в столовую, где ему было предложено садиться.

До сих пор Эндрю имел опыт общения с другой Африкой — президентов и правительств, официальных лиц и лучших гостиниц, но никогда он еще не опускался в Африку, которую видел сейчас. Жалкая, убогая комнатка оскорбляла его — и не столько своей убогостью, сколько тем, что была вызовом ему лично. Когда Эндрю говорил о «глобальных деньгах», когда он распределял их, когда воплощал собой источник неистощимого богатства, это же все было ради бедной Африки? Но эта миссия, господи! Это же римско-католическая церковь, так ведь? Они должны в деньгах купаться, разве нет? В занавеске из набивной ткани, которая пыталась защитить дом от слепящего солнца, зияла дыра. На полу копошились мелкие черные муравьи. Негритянка принесла ему стакан апельсинового сока — теплого. Нету льда?

Кухня, куда ушла чернокожая женщина, находилась справа от входа. Слева была еще одна дверь, раскрытая. На вбитом в дверь гвозде висел халатик — Эндрю узнал его, у Сильвии был такой. Он вошел в комнату. Голый кирпичный пол, кирпичные стены, бледные стебли тростника вместо потолка — все это стало для Сильвии второй кожей, а Эндрю казалось оскорбительно нищим. Такая узкая эта комната, такая бедная. На маленькой тумбочке стоят фотографии в серебряных рамках. Вот Юлия, а вот — Фрэнсис. И вот он сам, в возрасте примерно двадцати пяти лет, изящный, ироничный, улыбается себе повзрослевшему. Было больно смотреть на свою молодость, и Эндрю отвернулся, неосознанно проведя рукой по лицу, словно хотел восстановить то уверенное, не отмеченное жизнью, невинное выражение. Он подумал, что в том возрасте еще не вкусил плода с дерева познания добра и зла. С долей издевки он разглядывал враждебную ему обстановку. Его взгляд остановился на маленьком распятии: оно говорило о Сильвии, которой Эндрю совсем не знал, и он пытался принять распятие, принять ее. По стенам на гвоздях была развешена ее одежда. Ее обувь, в основном сандалии, стояли в ряд около двери. Он обернулся и увидел Леонардо на стене. Остальные изображения Девы и младенцев он проигнорировал. Что ж, хоть одна приличная вещь в комнате.