Великие мечты - Дорис Лессинг

Маленькие окна, одно из которых с трещиной, раскрыты над влажной землей, и через них втекает свежий воздух, чтобы бороться с запахами. Отец Макгвайр замерз, он весь мокрый, потная сорочка прилипла к телу, волосы слиплись. Хоть здесь и Африка, но он может простыть. Сильвия позвала Ребекку, и вдвоем женщины перетащили протестующего мужчину на плетеный стул, который прогибался под его весом. Ребекка сказала:

— Я хочу менять белье, когда святой отец болеет, но он всегда говорит: «Нет, нет, оставь меня в покое».

— Ну, а я собираюсь поменять белье.

Постель застлана чистыми простынями, и пациент уложен обратно, и потом, пока он жаловался на головную боль, Сильвия обтирала его тело полотенцем. Ребекка же отводила глаза от мужского достоинства священника и все извинялась:

— Простите меня, святой отец, простите меня.

Свежая сорочка. Лимонад. Начался новый этап болезни — с дикой дрожью и малярийным потом, и отец Макгвайр сжимал зубы и цеплялся за железные прутья изголовья. Болотная лихорадка, четырехдневная лихорадка, трехдневная лихорадка, горячка, трясучка, приступы дрожи — эту болезнь, которая столь недавно плодилась в лондонских болотах, в итальянских болотах и привозилась домой со всех концов мира, где только были топкие места, Сильвия не наблюдала своими глазами до тех пор, пока не приехала сюда, хотя читала о ней по дороге в самолете. И теперь практически не было дня, чтобы очередной истощенный человек не рухнул на травяной матрас под тростниковым навесом и не забился в жестком ознобе.

— Вы принимаете лекарство? — крикнула Сильвия, потому что от малярии или от лекарства против нее глохнешь.

Отец Макгвайр с трудом выговорил, что он принимал таблетки, но, поскольку приступы у него повторяются три-четыре раза в год, он решил, что ему лекарства уже не помогут.

Когда лихорадочная дрожь стихла, он снова был весь мокрый, и белье поменяли еще раз. Ребекка выказала усталость, вынося простыни. Сильвия спросила, нет ли в деревне женщины, которая могла бы помочь со стиркой? Ребекка ответила, что все заняты.

— Может, обратится к сестрам? — предложила вариант Сильвия.

Больной священник сказал:

— Не думаю, что Ребекке это понравится.

Ребекка ревниво относилась к своему положению и не желала делить его ни с кем. Сильвия уже не надеялась понять все эти сложные отношения, поэтому предложила кандидатуру Аарона. Священник попытался шутить, заметив, что Аарон теперь интеллектуал и его больше нельзя просить о такой низкой работе: он начинал заниматься с отцом Макгвайром с тем, чтобы стать священником.

Не согласится ли тогда ученый Аарон походить среди окрестных деревьев и кустов и поискать личинки комаров?

— Думаю, что вряд ли.

— Тогда почему не сестры? — Сильвия едва удержалась от выпада в адрес монашек о том, что не очень-то они утруждают себя.

Отец Макгвайр возразил, что даже если сестер можно будет уговорить, толку в поисках личинок от них будет мало.

— Наши добрые сестры — не большие любительницы буша.

Комары откладывали яйца в любую воду, какую только могли найти. Черных куколок, не менее энергичных в этой фазе, чем станут позднее, в период поиска жертв, можно было приметить в сухом листе папайи или в ржавой жестянке из-под печенья, валяющейся под кустом. Только днем ранее Сильвия видела личинок в крошечном углублении, выкопанном в земле струйкой воды под корнями маиса. Прямо на ее глазах солнце высушивало воду, поэтому она не стала уничтожать куколок; но двумя часами позже прошел ливень, и если их не вынесло потоками на землю умирать, то они триумфально завершили свой цикл.

Отец Макгвайр впал в полубессознательное состояние. Сильвия думала, что дело хуже, чем сам он полагал — в долговременной перспективе. Что касается этого конкретного приступа, то он скоро пройдет. Поскольку ирландец был краснолиц, то болезненная бледность, даже желтизна не бросались в глаза. На самом же деле у него развилась настоящая анемия. Это из-за малярии. Ему нужно принимать препараты железа. Ему нужно взять отпуск. Ему нужно…

На улице в ночной темноте ветер, сулящий скорый дождь, колыхал белые силуэты — это белье, выстиранное Ребеккой под вечер. Сильвия сидела возле дремлющего священника, ждала следующего пароксизма и, не будучи занята, разглядывала комнату.

Кирпичные стены, как в ее спальне, тот же тростник вместо потолка, кирпичный пол. В углу — статуэтка Девы Марии. На стенах снова образы Пресвятой Девы, вдохновленные (отдаленно) итальянским Ренессансом, но в рамках канона: голубые, белые тона, опущенные долу глаза… и в общем как-то не к месту здесь, посреди буша. Но погодите-ка, вон на табурете из темного дерева — местная Мария, сделанная из того же дерева: крепкая молодая женщина, кормящая младенца. Это уже лучше. На гвозде, вбитом в стену возле кровати, чтобы священнику можно было дотянуться, висели четки из эбенового дерева.

Идеологические потрясения, охватившие мир в шестидесятых, в католической церкви приняли форму бунта, который попытался свергнуть Деву Марию с трона. Богородицу — прочь, и вместе с ней были изгнаны четки. Детство Сильвии проходило вне католицизма, она никогда не обмакивала пальцы в чашу со святой водой, не оплетала их четками, не крестилась и не обменивалась карточками святых с подружками («Я дам тебе три святых Джерома за одну Деву Марию»). Она никогда не молилась богородице, только Иисусу. Следовательно, придя в лоно Церкви, Сильвия не тосковала о том, чего никогда не знала, и только постепенно, встречая старых священников, или монахинь, или верующих, узнавала она о произошедшей революции, которая оставила многих в скорби, особенно по Деве. (Она будет восстановлена в правах через несколько десятилетий.) А в тех укромных уголках мира, докуда не достигали взгляды борцов с ересью и отсталостью, священнослужители и монахини сохранили свои четки и святую воду, свои статуэтки и изображения Девы Марии, надеясь, что никто не заметит.

И человеку вроде Ребекки, которая прикнопила картинку с ликом Богородицы на центральную стойку своей хижины, вышеописанный идеологический момент показался бы лишенным всякого смысла; но она о нем и не слышала.

На стене своей комнаты, прямо на кирпич, Сильвия повесила большую репродукцию «Мадонны в скалах» Леонардо и несколько Пресвятых Дев поменьше. Глядя на стену, легко было заключить, что эта религия заключалась в поклонении женщинам. Распятие по сравнению с этими образами казалось незначительным. Ребекка иногда садилась на краешек кровати Сильвии, складывала руки на груди и смотрела на картину Леонардо, вздыхала, лила слезы. «О, как красиво!» Можно сказать, что Дева проскользнула через пустоты догмы посредством Искусства. Сильвия не задумывалась над тем, насколько дорога ей богородица, но она твердо знала, что не может жить без репродукций своих любимых картин. Края репродукции уже погрызли чешуйницы. Надо будет попросить кого-нибудь привезти ей новую.

Сильвия заснула на стуле, глядя на скучную статуэтку отца Макгвайра и недоумевая, как тому в голову пришло выбрать эту поделку, когда можно иметь настоящую статую, настоящую картину. Но она, конечно, не посмеет сказать этого священнику, который вырос в Донегале, в маленьком доме, полном детей, и прибыл в Цимлию сразу после окончания теологического колледжа. Неужели Леонардо ему не понравился? Макгвайр долго стоял в дверях ее спальни, потому что Ребекка сказала ему: «Отец, отец, пойдите посмотрите, что привезла нам доктор Сильвия». Сложив руки, оплетенные четками, на животе, который вздымался и опадал, он стоял и смотрел.