Скелеты - Максим Кабир

Мадина устроилась в школьную библиотеку. Властная и себялюбивая на людях, во время редких визитов Степана она становилась покорной рабыней. Степан говорил, что бог требует жертв. Особенных женщин с белой аурой. С зачатком той силы, которой он сам владел.

— Они будут ключами, — пояснял он. — Пять ключей отопрут дверь между мирами.

Он рассказал, что в начале века его прадед пытался совершить древний ритуал возрождения, но ему не дали прихвостни не-бога.

Женис рос мрачным и замкнутым мальчиком. В нем проступали чужие черты, чужие личности. Он пугал ее, но Степан говорил, что Женису предначертано сидеть подле бога. И запретил впредь водить мальчика к врачам.

Сын Степана жил в Воронеже. В двухтысячном Алия посетила Воронеж с визитом, а через неделю осиротевшая внучка Степана переехала к деду. Ее родителей забрал пожар. У Лили был дар. И она была белой. В преддверии Нового года Степан привел Мадине свою внучку. Он приказал запереть ее в подвале.

Как-то, спустившись покормить пленницу, Мадина обнаружила Лилю окровавленной. Женис вырезал ей язык. Мадина позвонила Степану.

— Твой сын — помазанник божий, — спокойно сказал целитель, — он делает лишь то, что велит всевышний.

— Но он съел ее язык, — ужаснулась Мадина.

— Бог проголодался.

Позже случился неприятный инцидент. Лиле удалось сбежать. И хотя ее тут же поймали и вернули в подвал, целитель пришел в ярость.

— Не испорти все, тупая сука, — прошипел он.

— Прости меня, — плакала Мадина.

Под бой курантов она зарубила Лилю серпом. Тело сбросили в карьер. Степан заявил в полицию о пропаже внучки.

Они не были профессионалами. Четыре года они присматривали второй ключ и в декабре високосного две тысячи четвертого выкрали из собственного дома одинокую старуху, которая, по словам Степана, была белее первого снега. Но произошло непоправимое: старуха тихонько умерла в подвале в день жертвоприношения. Пока Алия расчленяла труп, Степан продумывал запасной вариант.

Запасным вариантом была проститутка из гостиницы «Москва». Достаточно белая, чтобы не прерывать цикл. Женис отправился в гостиницу, а оттуда прямиком в колонию. Степана это не заботило. Второй ключ повернулся.

Мадина любила сына, но готова была прожить без него пятнадцать лет, только бы не разочаровать целителя. К тому же тюрьма, подчеркнул Степан, это обязательная Голгофа для Жениса.

В две тысячи восьмом они убили очень белую Софию Бекетову. Но и тогда не вышло гладко: части трупа Софии всплыли. А уж в двенадцатом пришлось помучаться. Подходящие кандидатуры исчерпались. Была женщина, инвалид-колясочник, но ее повсюду сопровождали родственники. Степан выкрал письма из почтового ящика и подделал почерк женщины. Написал от ее имени письмо в Мариуполь. Приглашал в гости сестру, рассчитывая, что и она окажется ключом. Расчеты оправдались.

Галину Луконину забрали с автовокзала. Четвертый ключ поворачивали Мадина и Степан. Алия слегла с жаром и отказалась от лечения. Она умерла в январе.

Весной шестнадцатого на свободу вышел Женис. Он приехал в Варшавцево инкогнито. Изменился сын разительно. Даже старые приятели не узнавали его.

Он привез ей трость и очки.

— Н-не с-с-смотри на м-м-меня, — сказал Женис. — Б-б-бог перед-дал, чтобы т-т-ты больше н-н-на меня не с-с-смотрела. Б-б-будь такой, к-к-какой т-т-ты явилась н-н-на свет.

Мадина не рассказывала ему, что была незрячей. Она надела очки и притворилась слепой.

Ей снова мерещились восьминогие твари в темноте.

Женис, когда не работал в соседнем городке, либо ходил по дому голым, либо читал мамины стихотворения. В такие моменты он разрешал за собою наблюдать, дурачился и говорил, что прочтет стихи декабрьской подружке. Она думала, что он мог стать футболистом, жениться, подарить ей внуков. Что она сама могла работать в школе и посещать поэтический кружок Мельченко, открывать для детей мир литературы и жить, а не существовать в навязчивом кошмаре своего свирепого бога.

Но потом приходил возлюбленный с фотографиями нового ключа.

Слишком много сделано, чтобы отступить.

Духи обретают плоть, как и пророчил Степан. Празднуют возвращение истинного бога. Вторая белая девочка, Ковач, по собственной инициативе пришла в их дом — какие еще нужны доказательства?

Она увидит конец старого мира, и жених поведет ее под руку в новый мир, прекрасный, как утро на берегу Балхаша.

Добрый и всепрощающий Господь отмоет от крови и поцелует в глаза.

По окнам мазнули фары, машина припарковалась у калитки.

— Любимый, — прошептала Мадина и двинулась навстречу гостям.

— Дядя Матай сказал, ты белая внутри.

Она сперва не поняла, кто это говорит. Голос был юным, мальчишеским. Он доносился из бороды Умбетова.

Глаза маньяка блестели.

— Кто ты? — спросила Ника, вглядываясь в Жениса.

— Я Форвард, — сказал убийца звонко.

— Ты пидор, — прокомментировала девочка со своего трона.

— Не ругайся, — шикнул «мальчик».

— Ты… ты не Женис?

— Не-е-ет, глупенькая. Не Женис, не Карачун, не Узник. Я Фор-вард.

— Форвард, — в душу закралась надежда, — зачем они нас схватили?

— Она — ключ… — острие ножа показало на девочку. — Я за ней ухаживаю. Я как будто ее жених, — «мальчик» хихикнул.

— Он изуродовал меня, — заплетающимся языком сказала девочка.

— Не я, не я же! Это Карачун и Могильная Свинья. Они любят причинять боль. Но Узник следит, чтобы они не переборщили. Не сломали ключ. Ты тоже белая. — Нож нацелился на Нику. — Ты тоже можешь быть ключом.

— Матай здесь?

— Он скоро приедет забрать вас. Сегодня все случится. Он сделает так, чтобы родился боженька, а мы растворились в его сиянии.

На слове «мы» Женис похлопал лезвием по своему виску.

— Он надурил тебя, — сказала Ника, упираясь спиной в колонну. — И тебя, и меня.

— Дядя Матай никогда не врет, — запальчиво выдохнул Женис.

— Я тоже ему поверила. И я, и Лиля.

— Лиля? — на лбу Жениса пролегла глубокая морщина.

— Ты помнишь Лилю?

— Да, — одними губами произнес «мальчик».

— Она говорила со мной. Она рассказала, что вы сделали.

— Она… что-то говорила про меня?

Он выглядел растерянным и жалким.

Щека Ники саднила и пульсировала. Кожа под волосами пекла.

— Да, но это тайна.

— Но мне же можно сказать? — Женис улыбнулся робко и взволнованно.