1759. Год завоевания Британией мирового господства - Фрэнк Маклинн

Истинное воображение, следовательно, согласно Смиту, в этом случае не порождает зависть или ревность. Оно наблюдает, как накопление богатства приносит нам всем пользу. Смит называет «обманом воображения» то, что низводит людей на самый низкий уровень.

Так как поистине богатым человеком можно назвать того, у кого самое плодовитое воображение, человек, обладающий финансовым богатством, становится дополнением. На основе своих богатств они могут творить, а значит, приносить пользу всему человечеству.

Труд «Теория моральных чувств» показывает, как Адам Смит пытается выполнить сложный акт балансирования: между философской теорией и нормальной практикой жизни, между юриспруденцией и этикой, между эмпиризмом и философским рационализмом. Он пытается следовать Юму, охватывая эмпирический мир и описывая то, что существует на самом деле. Но Смит не менее привязан к теориям врожденных идей и квазикантианскому вопросу о категориях как средству познавания смысла мира и введения порядка.

«Теория» стала той оригинальной книгой, которая принесла Смиту известность и аплодисменты Бёрка, Юма и Канта. Но можно легко понять, насколько она далека от ностальгической точки зрения на мир якобитов.

Чарльз Эдуард правильно заметил, что шотландское Просвещение на некотором уровне было противником всего, за что он боролся. Но, несомненно, оно оставалось «чистым» перед монархией, а строго говоря, вообще не имело к ней никакого отношения. Что же знал Георг II об идеях Кеймса, Юма, Робертсона или Смита? Какие их мысли беспокоили его?

Тем, кто делает ударение на особенностях эмпирического мира, теории божественного, наследственного или неотъемлемого права, их идеи принесут мало пользы. Те, кто подчеркивал значение доверия, могли уделить мало времени якобитам, выступавшим против национального долга как экономического бремени. Приверженцы теории «постепенного накопления» богатства обращали мало внимания на оппозицию, рассматривающую «показное» потребление и деньги как зло с ароматом восточной «роскоши», вместо этого восхваляя достоинства земельного богатства, спартанского аскетизма и добродетельных качеств древних городов-государств.

Джон Холкер мог оценить нашествие нового мышления на мир, так как в новая индустриальная экономика, где он был пионером, стала частью его жизни. Но он знал: Чарльз Эдуард, как ряд покойных принцев, хотел быть «народным», видеть себя «добрым человеком, делающим добрые дела». Поэтому Холкер поддержал его в том, чтобы лидер якобитов сосредоточил свое внимание на всех, лишенных прав и собственности, а не на искушенной общественности, испытавшей влияние Просвещения.

Чарльз отреагировал напыщенно. Он разработал манифест, состоящий из 107 статей. Тон его декларации давал основания полагать: принц действительно решил, что его час пробил, что он вскоре высадится в Англии. Он начинал с утверждения того, что его сдержанность в 1745-46 гг. была сама по себе залогом его будущих действий. Чарльз Эдуард заявил (неискренне), что он говорит как принц-регент с полными полномочиями регентства.

Документ содержал общий обзор преступлений и проступков Ганноверской династии, а также утверждения, что интересы Ганновера ставились выше интересов Британии, и это вовлекло страну в ненужные войны. Принц денонсировал регулярную армию и выразил надежду, что национальное ополчение покончит с этим инструментом тирании. Затем он перешел к своей предполагаемой политике, пытаясь переубедить свою аудиторию по трем важнейшим фронтам: религиозному, финансовому и социально-экономическому.

Подробно обсудив католицизм, принц подтвердил: он в настоящее время является протестантом. Но он тут же подчеркнул, что его обращение — дело принципа и убеждения, а не целесообразности. Он указал, что в 1745 г. принял другую веру по личным мотивам, но в то же время был искренне убежден в истинности католической религии. Аналогично этому, он долго молчал, исходя из личных мотивов, о переходе в англиканскую церковь.

Чарльз Эдуард продолжал: «Превратности судьбы, постигшие меня с той поры, заставившие задуматься, лишили возможности получать информацию. До сих пор Господь был милостив ко мне и поддержал мои честные устремления, просветив мое понимание и указывая тайные тропы, по которым перст человека был допущен к созданию искусной системы римской непогрешимости… Чтобы сделать мое отречение от ошибок Римско-католической церкви более достоверным и менее подверженным в дальнейшем неправильной интерпретации, я отправился в Лондон в 1750 году. В столице я клятвенно отрекся от Римско-католической церкви и вступил в лоно церкви Англии по всем тридцати девяти статьям, установленным законом. Надеюсь жить и умереть в соответствии с ними».

Объявив себя истинным протестантским принцем, Чарльз Эдуард перешел к вопросам финансов. Он денонсировал акцизный сбор как основную причину контрабанды: «Разве что-нибудь может быть более рабским, чем уголовно наказуемые статьи, введенные против мошенничества с доходами?»

Затем принц коснулся своего плана ликвидации национального долга с помощью фонда для погашения займа. Долг всегда был мишенью для пропаганды якобитов. И принц Эдуард набросился на бремя, столь огромное, что доходы, полученные от налогообложения за год, не могли обслужить его. Подразумевалось, что все будущие налоги придутся на мануфактуры: «Если результаты вашего труда перестанут экспортироваться в результате высоких цен в метрополии, никакая превосходная способность в организации торговли не сможет более уравновесить нагрузку иностранного импорта и огромные ежегодные денежные переводы в пользу ваших кредиторов».

Затем принц раскрыл свой главный план совершенствования индустриального капитализма за счет финансового капитализма (хотя, естественно, он не употреблял подобные термины). После повторного пересказа случая с фиаско мошеннической «Компании Южных морей» в 1720 г. и ряда других заметных примеров ганноверской коррупции и взяточничества, принц заявил, что в своей политике будет руководствоваться торговлей, и лишь одной торговлей. Затем (здесь очевидно влияние сэра Джеймса Стюарта) он сообщил о своих планах, направленных на увеличения количества металлических денег в обращении. «Что касается чудовищной нагрузки долга, представляющего угрозу для безопасности правительства, мы открыто заявляем, что не считаем, что он особенно опасен для Короны. Но, поскольку он оказывает воздействие на безопасность народа, неразрывно связанного с ней, мы готовы выплатить его, если это мероприятие будет утверждено парламентом… Если долги будут существовать, налоги неизбежны. Но мы торжественно обещаем дать разрешение на отмену налогов в соответствующей пропорции, когда долги перестанут существовать. Во всех случаях мы введем такую бережливость в государственных расходах, которая обеспечит возможность либо отменить налог на солодовый напиток, либо акцизный сбор на слабое пиво. Они наиболее обременительны для трудолюбивой бедноты нашей страны».