Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Он располагал едва достаточным количеством людей для того, чтобы обеспечить эффективную оборону деревни вдоль всей полуторакилометровой линии. Дополнительное осложнение состояло в том, что со стороны предполагаемого удара русских имелось значительное количество естественных укрытий, позволявших врагу скрывать свои намерения до самой последней минуты. Главным из них являлась подступавшая к Шитинково с севера широкая и густая лесополоса, примыкавшая к тому же с восточной части деревни почти к самым нашим позициям.

Мы получили донесение о том, что русские, прорвавшись значительными силами у Васильевского, закрепились в Тащадово, Горках и Ушаково — то есть именно в тех трех деревнях, откуда удобнее всего было осуществить удар по Шитинково. Теперь уже ни у кого не оставалось никаких сомнений в том, что в самое ближайшее время всем нам предстоит отчаянное и жестокое сражение.

К 7.30 вечера мы расположились в домах Шитинково, и Кагенек разместил перед нашими позициями наблюдательные сторожевые посты вдоль кромки леса. Каждый час вдоль линии этих постов должен был проходить патруль, главной задачей которого было не столько слежение за оперативной обстановкой, сколько регулярная смена караулов. Еще одной проблемой, возникшей перед Кагенеком в данных условиях, было то, что с таким не слишком значительным количеством людей, которым располагал, он был просто не в состоянии обеспечить достаточно эффективного заградительного огня с наших опорных пунктов.

Чтобы хоть как-то решить этот вопрос, саперам было приказано вырубить в лесу хотя бы небольшие просеки для упрощения ведения огня, а также заминировать основные подступы к деревне. На восточной окраине деревни — немного в стороне от нее — был выстроен бревенчатый сруб для размещения в нем пулеметчика, а также организованы еще два пулеметных гнезда неподалеку. Офицер-артиллерист разработал систему координат и рассчитал все прицелы по ключевым огневым зонам. Таким образом, к вечеру 26 декабря мы подготовились к наступлению врага настолько тщательно, насколько это было вообще возможно в сложившихся условиях и при имеющейся диспозиции.

На следующее утро, в 5.00, русские ударили с обоих концов деревни, бросив на нас по батальону с каждой стороны. Наши наблюдательные посты подали сигнал тревоги вовремя, и мы смогли обеспечить достаточно плотный огонь для того, чтобы отбросить красных назад. А в результате стремительно проведенной нами контратаки они вообще беспорядочно бросились обратно к Ушаково. Потери русских составили 73 человека убитыми. Восемь человек мы взяли в плен, а также захватили значительное количество оружия. Наш батальон не понес при этом ни единой потери.

А в самый разгар всего этого Кагенеку каким-то совершенно невероятным образом удалось связаться с Германией, и он узнал, что его жена, княгиня Байернская, родила ему двоих здоровых сыновей-близнецов.

У нас появилась еще одна хорошая возможность обеспечить наших людей теплой зимней одеждой. Кагенек приказал перетащить всех убитых русских в деревню и снять с них валенки и всю верхнюю теплую одежду.

Однако тела уже успели окоченеть до состояния камня, и бесценные для нас валенки просто примерзли к их ногам.

— Отпилить ноги, — коротко приказал Кагенек.

Мы отрубили мертвецам ноги топорами ниже колен, внесли эти обутые обрубки в тепло, поближе к печам, и уже через десять-пятнадцать минут они оттаяли настолько, что мы смогли почти без труда снять с них столь жизненно необходимые нам валенки.

Штольц захватил свой маленький персональный трофей. В рукопашной схватке он убил русского комиссара, и теперь, сияя от счастья, подошел ко мне, чтобы похвалиться великолепной шапкой из лисьего меха, снятой им с мертвого комиссара. Я щедро выразил ему свое неподдельное, впрочем, восхищение. Тогда Штольц обернулся, отыскал глазами своего ординарца и сказал ему:

— Если со мной что-нибудь случится — проследи за тем, чтобы эта шапка досталась доктору. Понял?

— Jawohl, герр обер-лейтенант, — усмехнулся тот.

Больше враг в тот день активности не проявлял — очевидно, зализывал раны и перегруппировывал силы. Воспользовавшись временным затишьем, я отпросился с позиций, чтобы побывать в Терпилово и забрать оттуда нашу санитарную конную повозку и Петерманна. Там же был и Мюллер, а вот оберштабсарцт Шульц, организовав сборный пункт для раненых в Терпилово, уже отбыл вместе с другими отступавшими частями за Волгу.

Там я и попрощался с моим верным Мюллером.

— Раны тебе уже немного подлечили, — сказал я ему, — так что со следующей санитарной машиной поедешь в тыл и, если все будет удачно, через неделю или даже раньше будешь в Германии.

— Но, герр ассистензарцт… — начал было он.

— Никаких «но», друг мой. Ты, считай, уже в пути, — отрезал я, с очень, очень тяжелым сердцем пожимая ему руку на прощание. — Мы вполне можем выиграть эту войну и без тебя. Увидимся дома, в Биельфельде.

Для моего перевязочного пункта в Шитинково я реквизировал дом, соседний с домом, в котором разместился батальонный пункт боевого управления. Особенно мне понравилось в этом то, что с той стороны, откуда нас должны были атаковать русские, к нему была пристроена здоровенная конюшня. Во время боя она должна была послужить нам прекрасной защитой от огня противника.

В лазарете все было подготовлено к предстоявшей атаке, и в шесть часов вечера мы уселись ужинать. Вдруг в дверь постучал наш коллега — штабсарцт Лиров из соседнего, 37-го пехотного полка. Это был высокий жилистый человек средних лет. Управившись со своими подготовительными хлопотами, он зашел специально для того, чтобы убедиться в том, что и у нас тоже все в порядке, поскольку его полк занимал позиции по левому флангу от нас, всего в полутора-двух или около того километрах к западу. Мы пригласили его отужинать с нами. Когда он услышал наши веселые и добродушные подшучивания друг над другом, тусклое и какое-то даже безжизненное выражение в его глазах уступило место озорному огоньку, выдававшему в нем очень милого и жизнерадостного, но просто очень уставшего человека. Приглашение наше он, без всяких ужимок, охотно принял, а перед тем, как он ушел обратно в свой полк, мы с ним заключили пакт о взаимной помощи.

Каждый офицер и каждый солдат был готов к бою на своем посту. Мы ждали атаки русских. Мы знали, что они атакуют нас. И мы даже хотели, чтобы это произошло поскорее.

Наша разведка выведала у пленных красноармейцев, что Сталин приказал Жукову атаковать нас теперь только по ночам, поскольку «немцы не позаботились о подготовке к ночным боям и не любят вступать в рукопашные схватки». Тут он был, конечно, в значительной степени прав. Ни один солдат не любит рукопашные, и, конечно, мы совсем уж ненавидели воевать по ночам на лютом морозе вместо того, чтобы спокойно посапывать в тепле у огромной русской печи. Но это, однако, не отменяло того факта, что по ночам мы обычно наносили русским даже гораздо больший урон, чем в ходе дневных боев, — по крайней мере наш 3-й батальон, — так что и в ведении ночной войны мы тоже уже заметно поднаторели и вполне могли постоять за себя. Даже более того.