Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

лишь о том, какого несгибаемого защитника от мирового коммунизма нашла себе Европа в лице Муссолини, столь блистательно выступившего на поле боя в Испании. Дуче слушал эти комплименты рассеянно – больше всего во время этой поездки он походил на ребенка из бедной семьи, внезапно оказавшегося в магазине игрушек, среди любимых солдатиков. Как же он наслаждался этим визитом!

Даже Герингу не удалось навредить крепнущей итало-германской дружбе, хотя руководитель люфтваффе все-таки сумел нагнать на Муссолини немалую тоску во время демонстрации своего берлинского дворца. Столичные заводы рейха поразили дуче слаженностью хорошо устроенного механизма, а потсдамский дворец прусского короля Фридриха II удивил величественной простотой. Но более всего впечатлила и растрогала дуче реакция берлинцев и съехавшихся по такому случаю в столицу сотен тысяч жителей рейха на его речь, произнесенную на немецком.

Овациям не помешало ни волнение оратора, ни плохое знание им языка, ни отвратительная погода (ливень и гроза заглушали голос дуче). Мало кто из почти миллиона (если верить нацистской печати) присутствующих и десятков миллионов радиослушателей понял хоть что-то из выступления Муссолини, но это не помешало толпе приветствовать итальянского гостя бурными овациями. Промокший, но довольный дуче рассказывал потом своим близким и соратникам, как легко сумел он достучаться до немецких сердец. Впрочем, нет сомнений в том, что реакция присутствующих была такой же, даже если бы он говорил на китайском или просто размахивал бы руками.

Выступая на олимпийском стадионе в Берлине, Муссолини сказал, что фашизм обрел теперь друга, а фашистская этика подразумевает, что «если у меня есть друг, то я пойду с ним до конца». Италия и Германия отныне не победитель и побежденный, но два дружественных режима, идеологически противостоящие «прогнившим» западным демократиям. И прежде всего – англо-французским, попытавшимся своими санкциями уничтожить фашизм в 1935 году. Дуче был абсолютно искренен, когда заявил Гитлеру, что их страны связаны отныне союзом, разрушить который невозможно – он выше, чем любые бумажки, подписываемые дипломатами. Так оно и было.

С насмешками в адрес «заальпийских варваров» было тут же покончено – с 1937 года на кадрах новостной кинохроники итальянские военные парады или маневры все чаще демонстрировались в сопровождении австрийского марша «Принц Евгений», а газеты получили указание избегать тем итало-германских конфликтов прошлого – что времен Гогенштауфенов, что Гогенцоллернов. Муссолини лично позаботился о том, что прошлое не помешало созданию нового союза двух тоталитарных режимов.

И – конечно же! – едва вернувшись из Германии дуче немедленно приказал чтобы итальянские пехотинцы переняли у немцев их знаменитый «гусиный шаг», находчиво переименовав его в римский. В конце концов, заявил он, гуси Рим спасли, а нацисты-де и так обязаны ему своим партийным приветствием.

Находчивый Гранди и тут не упустил возможности одобрительно отозваться об очередном решении дуче: описывая в личном послании к Муссолини собственные впечатления от изменений в итальянской шагистике, граф Мордано поднялся до подлинных литературных вершин, —_

«Тряслась земля под глухим грохотом, или, точнее, под ударами молота, под ногами легионеров. Я видел чернорубашечников совсем близко; когда они шли по-римски, их глаза сверкали, их губы были плотно сжаты, на лицах появилось новое выражение – не просто воинственное, а выражение удовлетворенной гордости, с которой молотобоец опускает свой молот и разбивает голову врага. Действительно, после первых десяти или двенадцати шагов рокот начал нарастать, как эхо ударов молота в ушах молотобойца удваивает свою силу.

То, что я раньше видел в Берлине, и то, что я довольно часто вижу в Лондоне сейчас, не может сравниться с этим. Тесные порядки, которым вы обучили своих солдат, превосходны и уникальны. Этим утром Ваши солдаты в своих униформах стального цвета воодушевленно маршировали, демонстрируя стальные мускулы. Это не было похоже ни на англосаксонский «балет», ни на тевтонские «катапульты». Это была монолитная сталь, мощная масса, как у немцев, но не из чугуна, а из вибрирующего металла. Это наиболее сильный инструмент народной педагогики, который Вы когда-либо создавали».

Но далеко не все были столь же комплиментарны: демонстрируя недовольство военных, маршал де Боно язвительно высмеял «парады карликов с одеревенелыми шеями» – по его мнению, то, что годилось для немецких солдат, не подходило итальянским. Дуче не простил этого пожилому маршалу и заочно ответил ему грубостью о стариках, уже непригодных к плацу. Но итальянские солдаты были солидарны с де Боно, а не с дуче – в армии и фашистской милиции «римский шаг» был сразу же принят в штыки.

Однако, возвратившись домой убежденным германофилом, Муссолини привез с собой не только утомительную для итальянской армии немецкую муштру, но и «расовые законы». Расизм стал частью фашистской доктрины еще в 1935 году, но теперь к чернокожим и арабам добавились евреи, которых в Италии насчитывалось около сотни тысяч. Раньше их жизнь на полуострове протекала без особых проблем, но постепенно все поменяется самым радикальным образом, хотя мало кто в те осенние дни 1937 года мог предвидеть эшелоны с итальянскими евреями, которых увозили в нацистские «лагеря смерти». Пока же о полноценном «государственном антисемитизме» речь еще не шла, хотя наиболее проницательные или пессимистично настроенные наблюдатели уже могли предвидеть, что начавшийся между фашистами и нацистами медовый месяц не принесет итальянским евреям ничего хорошего.

Державы Оси неуклонно сближались. С 1937 года взаимные визиты фашистских и нацистских иерархов стали обыденностью. Военные, партийные и общественные деятели запросто ездили друг к другу, при этом организуя встречи с неизменной помпой, столь присущей обеим странам. Впоследствии к мужчинам присоединились дамы – жены представителей партийной элиты тоже вносили свою лепту в итало-германские отношения. Ничего похожего с англо-французскими союзниками у фашистов никогда не было – дружба между Римом и Берлином крепла день ото дня.

Вскоре фюрер отправил в Италию своего «верного Генриха» – Гиммлера. Но в то время как нацистский «идеалист» Гиммлер с удовольствием предавался собиранию древностей, его заместитель Рейнхард Гейдрих не отказал себе в удовольствии посетить «девочек». Впрочем, даже развлекаясь с проститутками, он оставался самим собой (то есть нацистским полицейским) и сумел оценить потенциальную ценность борделя в качестве источника информации. Были и другие высокопоставленные визитеры, укреплявшие взаимоотношения между немецким национал-социализмом и итальянским фашизмом.

Впрочем, не все выносили из своих поездок благоприятные впечатления – начальник итальянского Генерального штаба маршал Бадольо заявил дуче, что немецкие военные маневры не сравнятся с аналогичными в Италии, а министр обороны рейха фельдмаршал фон Бломберг нашел фашистскую армию сбродом из дурно обученных солдат и милиционеров. Разумеется, это высказывание не предназначалось для печати. Еще один немецкий офицер, Эрих фон Манштейн, будущий фельдмаршал, в своих мемуарах передает