Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

— Честно вам отвечу, Отс, что я этого не знаю, — отвел взгляд врач, и не только Скотту, но и ротмистру стало понятно, что он уходит от прямого ответа. — Мазь, которой я смазываю ваши ноги, оказалась намного эффективнее по своим свойствам, нежели я предполагал. Она явно сдерживает процессы. А там, кто знает, как поведет себя организм? Именно ваш организм, с его особенностями. В этом все еще остается много неизученного.

Ночью ротмистр вел себя относительно спокойно. А утром вновь потребовал от доктора правды. Понятно, что Уилсон вынужден был почти дословно повторить ему то, что сказал вечером.

— Я ожидаю от вас прямого и ясного ответа, — проворчал Отс.

— Крепитесь и будьте мужественны, поскольку впереди еще множество трудных антарктических миль, — слегка похлопал его по предплечью врач.

— Не думаю, чтобы лично у меня этих миль оставалось так уж много, — безнадежно молвил Отс. — И теперь я уже даже не страшусь этого. Одно меня тяготит, очень тяготит… Что из-за меня вы теряете время и мили, как когда-то мы теряли их из-за тяжелой болезни Эванса. Из-за его частых отставаний и приступов беспамятства.

— Но у вас никаких таких приступов не появлялось, — решил поддержать его Скотт, уже возле саней, у которых Отс, как всегда, пристроился сзади, понимая, что у него теперь одна задача — не отстать от группы. И, по возможности, подталкивать сани на подъеме. — Идите, как все, а уж какой будет судьба каждого из нас — это известно только Создателю.

Они уже отошли от места стоянки, когда капитан спросил доктора, впрягшегося в лямку рядом с ним, что он думает о шансах ротмистра.

Уилсон оглянулся и, убедившись, что Отс услышать его не сможет, с убийственной лаконичностью ответил:

— Не более недели. В самом лучшем случае.

— Значит, не более… — задумчиво повторил капитан.

— Вот только с каждым днем идти ему будет все труднее, а боли будут все мучительнее. Если вы слышали, в эту ночь он стонал даже во сне.

— У меня создается впечатление, что все мы уже стонем даже во сне. Порой кажется, что и сама палатка, это наше последнее прибежище и спасение, тоже по ночам стонет.

— Не в силах противостоять морозам и метелям, — поддержал его Уилсон.

— Нет, не в силах сдерживать в себе все то горе, которым наполняет ее судьба каждого из нас.

Уже спустя полчаса после выступления из лагеря началась метель. Еще около часа полярники мужественно пытались преодолевать ее, медленно, но все же продвигаясь вперед. Когда же Скотт понял, что они выбились из сил, сбились с пути и могут все основательно обморозиться, приказал ставить палатку. Но оказалось, что и палатку теперь уже поставить очень трудно, поскольку ветер буквально вырывал ее из рук, угрожая унести «в ледовое никуда».

Всю вторую половину дня и всю ночь полярники провели в палатке, с тревогой прислушиваясь к тому, что происходит за ее тонкими, но все же спасительными «стенками». Всю ночь Отс едва сдерживал боль, время от времени, разражаясь стонами, очень похожими на крики. И никто из его спутников, в том числе и доктор, не знали, чем ему помочь. Даже таблетка опиума, которую доктор дал ротмистру, пытаясь заглушить его боль, помогала очень мало.

Утром ротмистр отказался показывать доктору ноги, вместо этого попросил осмотреть его руки. Оказалось, что вчера, во время метели, во влажных рукавицах, он вновь обморозил их.

— Ничего утешительного сказать вам по этому поводу не могу, — глухим непослушным голосом объявил свой приговор врач. — На руках у вас начались те же процессы, что на ногах. Нужно было показать мне вечером, мы бы смазали их мазью и наложили повязки. Теперь придется потерпеть до следующего лагеря.

— А может, нет смысла уже терпеть все это?

— Что вы предлагаете, Отс?

— У вас, в походной аптечке, есть таблетки опиума. Дайте мне два-три десятка этих таблеток, и я найду способ, как употребить их, чтобы уйти в иной мир без мучений.

— Эти таблетки не могут быть средством для самоубийства, и вы это прекрасно знаете, ротмистр. Я могу выдавать их только в крайнем случае, для утоления невыносимой боли. Если помните, Эвансу я дважды давал эти таблетки на ночь. Однако часто употреблять их нельзя, иначе все мы превратимся в закоренелых «опиумщиков».

— Речь идет не об обезболивании, доктор. В моем случае это уже не имеет смысла. С помощью этих таблеток я хочу обрести вечный покой.

— Я не позволю вам использовать эти таблетки для самоубийства. Уже хотя бы потому, что не хочу брать грех на душу.

— Что же вы прикажете забирать их силой? — ожесточился Отс, потянувшись к закрытому на внутренний замочек аптечному ящичку, который всегда лежал в палатке у изголовья Уилсона, в специальном утепленном мешочке.

— Силой у вас, господин офицер, тоже не получится, — перехватил его руку доктор.

— Получится, — угрожающе объявил Отс. — Причем прямо сейчас.

— Даже не пытайтесь, — решительно отшвырнул его ослабевшую руку Уилсон.

— В таком случае я обращаюсь к вам, господин капитан первого ранга, — повернулся Отс к только что выбравшемуся из спального мешка Скотту. — Прикажите доктору выдать мне достаточное количество таблеток опиума, и я сам решу, когда прервать свои и ваши мучения! Все, что теперь требуется от нашего доктора, так это выдать мне таблетки.

И только теперь Уилсон обратил внимание на то, что до сих пор начальник экспедиции спокойно наблюдал за сценой, никак не реагируя на угрозы Отса.

— Успокойтесь, господин ротмистр, — возник во входном проеме палатки Бауэрс, который возился рядом с сектантом и все слышал. — Не усложняйте ситуацию.

— Вот я и желаю «успокоиться», лейтенант, — огрызнулся Отс. — Это единственное, чего я теперь желаю. Потому что только таким образом могу помочь вам спасти свои жизни и дойти до базового лагеря. А значит, спасти саму нашу экспедицию.

— Но такие вопросы не решаются угрозами, сэр, — как можно миролюбивее заметил Бауэрс. — Вот и этот тоже надо обсудить, а затем попросить капитана Скотта принять какое-то решение.

— Но ведь вы тоже не против того, чтобы таблетки опиума находились у каждого из нас, на тот, крайний случай?

Уилсон был уверен, что лейтенант выскажется за то, чтобы эти опасные таблетки находились в аптечке, под контролем доктора. Каковым же было его удивление, когда Бауэрс вдруг спокойно произнес:

— Думаю, что ничего страшного в таком случае не произойдет; наоборот, каждый из нас будет чувствовать себя увереннее.

— Неужели я слышу это от вас, Бауэрс? — изумился доктор. — Человека, который всегда отличался исключительной выдержкой и столь же исключительным благоразумием?

— Смею заверить, что эти мирские благодетели и сейчас не покидают меня, — уверенно парировал лейтенант. — Иначе я счел бы недостойным оставаться морским офицером.