Джевдет-бей и сыновья - Орхан Памук

Когда государственный контролер наконец замолчал, Ихсан-бей обратился к сидевшему рядом молодому человеку:

— Вы ведь тоже инженер, не так ли? Что, по-вашему, можно сделать в такой ситуации?

— Нужно быстрее привести в порядок ведомости и отчеты, и все проблемы будут улажены.

— Вот видите? — сказал Ихсан-бей взволнованному государственному контролеру и, не ожидая ответа, окликнул снующего вокруг стола повара: — Положи-ка мне еще плова! — Потом поднес к прячущемуся под пышными усами маленькому рту рюмку ракы, сделал глоток и, искоса поглядывая на старика, заговорил: — Не теряйте веры в реформы и государство! Конечно, без отдельных огрехов не обходится… Но тот, кто раздувает и преувеличивает эти огрехи, льет воду на мельницу противников реформ. Нужно не бояться мелких ошибок и твердо стоять на стороне государства. Особенно сейчас, когда такое значение приобрел Хатайский вопрос…

За столом становилось все более весело и шумно. Общая беседа распалась на отдельные разговоры. Иногда гудение голосов перекрывал звучный голос Керим-бея, но никто уже не замолкал, чтобы его послушать. За столом присутствовали две женщины — жены датских инженеров. Они сидели бок о бок, разговаривали между собой на своем языке, осторожными глотками отхлебывали из рюмок и улыбались. Сидевшие напротив мужчины время от времени поглядывали на датчанок, пили ракы, курили, прислушивались к разговору а когда замечали, что на них никто не смотрит, снова бросали взгляд на женщин и задумчиво выпускали дым. Омер понимал по их лицам, что они думают не только об иностранках, но и о своей жизни и желаниях; сам растерянно вспоминал о Назлы, злился, сам не зная на что, потом снова выпивал, закуривал новую сигарету и начинал прислушиваться к ведущимся вокруг разговорам.

Собравшихся за столом гостей можно было разделить на две группы. К первой относились степенные, осмотрительные мужчины в возрасте — подрядчики, разбогатевшие на железнодорожном строительстве. В 34 году эти новые богачи взяли себе звучные фамилии вроде Демираг, Демирбаг, Йолачан и Кайяделен,[82]а между тем лет шесть-семь назад они были мелкими субподрядчиками, недавними выпускниками инженерных училищ или государственными служащими. Разбогатели они благодаря уму и предприимчивости. Неожиданное богатство так удивило и смутило их самих, что они стали вести себя в высшей степени осмотрительно и осторожно. Им хотелось, чтобы все было тихо и мирно, чтобы никто ни на что не жаловался, чтобы строительство не доставляло никому неудобств и все были бы довольны. Казалось, они боятся, что чье-нибудь недовольство или жалоба могут разом лишить их состояния; поэтому их очень радовали успехи в деле реформ, продвижение в Хатайском вопросе, подавление курдских мятежей и речи о братстве и единстве всего турецкого народа. Вторую группу составляли государственные контролеры, служащие и работающие за оклад инженеры. Они прекрасно знали, как получили свое богатство представители первой группы, и презирали их; но, поскольку в большинстве своем хотели проделать такой же путь, презрение смешивалось с завистью, восхищением и гневом. В зависимости от своего положения некоторые из них старались выглядеть подчеркнуто порядочными, другие стремились показать, что презирают всё и вся, третьи прикладывали все усилия, чтобы побыстрее присоединиться к первой группе, четвертые, осознав, что ничего у них уже не получится, заняли позицию отстраненных наблюдателей. Однако и они тоже, подобно нагревшим руки на железнодорожном строительстве богачам, понимали, что их благосостояние и вообще будущее зависит от таких людей, как Ихсан-бей и Керим-бей, а говоря шире — от государства. Поэтому из всех присутствующих за столом почтительный страх перед хозяином и партийным инспектором не сдерживал только иностранцев и одного молодого пьяного инженера, у которого, видимо, были какие-то основания быть уверенным в своей ненаказуемости. Эти веселились вовсю и говорили, что хотели. Герр Рудольф, правда, помалкивал, а Рефику, похоже, достаточно было просто вволю есть, пить и наблюдать за происходящим.

Омер тоже много пил. Ему хотелось наконец перестать чувствовать себя угнетенным в присутствии этого знаменитого депутата, землевладельца и подрядчика Керима Наджи. Для этого нужно было или принуждать себя разговаривать с соседями по столу, или с излишним энтузиазмом все время что-то делать, а именно есть и пить. Положив себе добавки фаршированных баклажанов и окликнув повара, чтобы налил еще ракы, он вдруг ясно осознал все это — и снова захотелось уйти. Он уже собирался вставать, когда понял, что пьян. Потом, как всегда бывало в таких случаях, сказал себе, что алкоголь действует только на его желудок, но не на голову, и встал. Встретившись глазами с герром Рудольфом, пробормотал:

— Я в уборную.

Немец понимающе улыбнулся. Улыбнулся и сидящий рядом инженер. Омер направился к уборной. Он знал, где она находится, потому что был в доме Керима Наджи в прошлом году. Зашел, закрыл за собой дверь. Еще вставая из-за стола, он почувствовал тошноту; сейчас склонился над дырой, и его вырвало. Медленно умылся под краном, посмотрел в зеркало. Вид у него был совсем не бледный, а наоборот, румяный и здоровый. Выйдя из уборной, он снова услышал гул голов, доносящийся из-за стола. Возвращаться туда не хотелось, поэтому он открыл входную дверь и вышел в неподвижно-спокойную ночную тьму. Пахло землей и травой. Как хорошо было убежать из толпы и остаться наедине с ночью! «Я другой, не такой, как они. И никогда таким не буду!» — пробормотал он и вдруг сам себя испугался. Закурил и стал разгуливать вокруг дома.

В кухонном окне горел свет. Омер подошел поближе и заглянут внутрь. Повар чем-то посыпал поднос с пахлавой. Потом, словно художник, осматривающий только что завершенную картину отступил на шаг и посмотрел на творение своих рук, затем взял нож и стал что-то поправлять.

«Да, я не буду таким, как они! — думал Омер. — Но и таким, как этот повар или обитатели тех бараков, тоже не стану, конечно же. — Он двинулся назад к столу. — Господа и рабы… Этот Керим-бей! Почему я его ненавижу? Рудольф говорит: потому, что он все под себя подмял. Так ли это? Если так, то я не смогу ничего противопоставить ему, государству и установленным государством отвратительным порядкам. Но мне хочется что-то сделать в жизни, что-то серьезное! Я тоже хочу быть господином. Но значительно более… более разумным, чем Керим-бей. И единственным. — Он снова посмотрел в сторону рабочих бараков. — Мной они не восхищаются… Но просить работу приходят. Что мне делать? Заработаю еще больше денег, попытаюсь избавиться от этих пустых размышлений. Размышления о нравственности! Что в них проку? Сейчас вернусь за стол и не буду думать ни о чем, кроме своих личных дел. Если все смотрят только на него, что я могу поделать? Не буду думать об этом, вот и все!»

Омер сел за стол. В гостиную вошел повар с блюдом пахлавы. Все повернули головы и стали смотреть на блюдо.

После того как гости справились с пахлавой и фруктами, Керим-бей заметил, что на улице похолодало, и пригласил гостей пройти в дом. Пока пили кофе, хозяин рассказывал истории развешенных по стенам фотографий, ружья и портупеи, подаренной некогда его деду Ахметом Мухтар-пашой. Потом он несколько раз рассеянно зевнул, и гости поняли, что пора расходиться.