Мы знаем, что ты помнишь - Туве Альстердаль

–Если моя догадка верна, то должны быть образцы ДНК, которые…

–Нет,– ГГ положил свою руку поверх ее, совсем ненадолго, после чего снова убрал. Это не было намеком, ничего такого, всего лишь жест, которым он хотел удержать ее на земле.

Успокойся.

Возьми себя в руки.

–Почти целый год она встречалась с Иваном Венделем,– продолжила Эйра.– В доме должны были остаться следы ее пребывания. Одежда. Возможно, расческа…

–Я другое имею в виду,– сказал ГГ.– Что ты должна сейчас же прекратить.

Он поднялся и, похлопав ее по плечу, исчез в туалете. До Эйры донеслось журчание – ГГ явно был из тех, кто не закрывает дверь в туалет, находясь в своем собственном доме.

После чего он снова оказался за ее спиной.

–Ты же знаешь, что требуются серьезные основания,– проговорил он,– подозрение в убийстве, решение прокурора. Без санкций мы не можем где попало брать образцы ДНК в этой стране.

–Знаю,– откликнулась Эйра и встала.

–И даже если ты права, то в том, чтобы скрываться, еще нет преступления. В том, чтобы просто жить, едва ли есть что-то противозаконное.

Эйра оставила на столе наполовину пустой бокал вина и извинилась, сославшись на то, что ей нужно успеть на следующий поезд до Крамфорса.

–Кстати, как у тебя продвигаются дела с этим?– спросила она, когда они уже стояли в прихожей, где теснились пара картонных коробок и несколько мешков с мусором.

–С чем?

–Ну ты, кажется, говорил, что собираешься завести детей, разве нет?

–А, ну да. Нет, не сложилось.

–Прости, меня это не должно касаться.

ГГ протянул ей рожок для обуви.

–Хочется ведь думать, что ты бессмертный,– грустно произнес он,– но потом проходит один месяц, следом другой, а ничего не происходит. Волей-неволей приходится взять ответственность на себя. Идти к врачу, обследоваться, выяснять, что с чем у кого не так,– он сделал жест в сторону своего долговязого тела, что заставило Эйру подумать о таком, о чем ей не хотелось сейчас знать.– После этого все утратило смысл, и стало больше незачем делить одну квартиру на двоих. Оказалось, что она и не думала удалять свой аккаунт в «Тиндере».

–Ты прав,– сказала Эйра.– Пожалуй, отпуск действительно мне необходим.

ГГ пожал ее руку теплым долгим рукопожатием.

–Я имел в виду совсем другое,– на прощание сказал он.– Если осенью появится свободная вакансия, то добро пожаловать к нам.

Сегодня на стуле рядом с его постелью сидела другая женщина. У нее в ушах болтались сережки в виде маленьких гитар.

Они закачались, когда она наклонилась вперед.

–Я не видела, что ты проснулся,– сказала она.– Как ты себя чувствуешь?

Улоф не знал, что ему следует отвечать. С физиотерапевтом он разговаривал мало, с медсестрами и того меньше. Хорошо бы знать, к какой категории принадлежит эта женщина. Проще всего ему было с уборщицами – они вообще плохо понимали по-шведски.

–Я пришла совсем недавно,– сказала женщина.– Ты еще спал. Врачи говорят, ты идешь на поправку.

Ему показалось, что он ее знает. В больнице работало много людей, и, конечно, он не мог их всех запомнить. Да и разговаривать с таким большим количеством женщин ему уже много лет не доводилось. Да, по сути, никогда, если подумать.

Улоф вздрогнул, когда она взяла его за руку.

–Мне так жаль,– проговорила она.– Я должна была быть там, с тобой.

Память начинала возвращаться. Уж лучше бы ему вкололи еще морфина, но в последнее время врачи стали снижать дозу. Где-то на задворках сознания громко хлопнула дверь. Кто-то заорал на него.

«Ах ты, мерзкий подонок. А ну выметайся из моей комнаты!»

–Ингела?

–Вот черт. Это было так давно. Я незнаю, что я должна…

И его сестра начала смеяться. Или нет, наверное, она плакала. Или то и другое вместе. И что ему с этим делать? Улоф выпростал руку из-под одеяла. Она теперь хорошо двигалась, спасибо упражнениям и массажу.

–Ты не делал этого, Улоф. Я знаю, что ты не делал ничего плохого с той девушкой. Это был не ты. Отец не должен был отсылать тебя из дома. Прости. Ты можешь меня простить?

Теперь, когда он понял, что перед ним его сестра, он взглянул на нее по-новому. Поначалу она была просто женщиной с довольно необычной внешностью. Красивая, в какой-то мере. Очки в яркой оправе. Ему понравились ее гитары в ушах. Они были прикольные.

А потом – раз – и перед ним уже Ингела. В лице этой чужой женщины он увидел свою сестру. Она была маленькой и босоногой, его старшая сестра, галопом уносящаяся прочь.

Эй, Улоф, иди сюда! Взгляни, что я нашла.

Не догонишь! Не догонишь!

Он потянулся за салфеткой на тумбочке и высморкался. Будто слон протрубил. Еще там стояла кружка с соком, ее он тоже выпил.

–Как ты здесь оказалась?– спросил он.

–Приехала на поезде,– ответила она.– Машины у нас нет.

–С какого вокзала?

–Стокгольм. Я живу там. У меня есть дочь. Так что ты теперь у нас дядя, Улоф. Хочешь взглянуть?

На экране телефона появился снимок подростка.

–Папа…– начал было Улоф, потому что чувствовал, что должен это сказать.

Это слово. Оно давило ему на грудь, словно валун, так что он не мог вздохнуть.

–Какая же все-таки удача, что ты приехал туда,– тут же подхватила Ингела,– что именно ты нашел его. Ты узнал, что там на самом деле произошло?

–Это была соседка.

Он почувствовал облегчение, когда узнал об этом. Пустоту. Больше его не станут запирать.

–Ты как, в состоянии сейчас говорить о похоронах?

Улоф кивнул, но говорила все равно в основном Ингела. О том, что Свен зарезервировал себе место на кладбище в Бьертро, но вряд ли хотел звать священника. Улоф подумал о маминых похоронах и о том, что он на них не поехал. Сидел и перечитывал ту открытку с указанием времени и места и рекомендацией насчет светлой одежды и пытался представить себе, что произойдет, если он окажется там и все эти чужие лица повернутся к нему, и, возможно, знакомые лица тоже.

Потом сестра заговорила о письмах, которые нашла в его пожитках, и он почувствовал, что сердится на нее за то, что она была там и рылась в его вещах.

–Почему ты никогда не отвечал на мамины письма?– спросила Ингела.

–Я не очень хорошо умею писать,– уклончиво ответил Улоф, после чего воцарилась тишина.

Слова, что в нем были, встали комком в горле, и он не мог их произнести. О том, что он читал письма, в которых мать писала, что, несмотря на то что он сделал, Улоф все равно останется ее сыном, а она его мамой.