Имя, ставшее эпохой. Нурсултан Назарбаев: новое прочтение биографии - Николай Зенькович

Люди узнавали, что это такое – йогурт, авокадо, «сникерсы», «марсы», ветчина и рыба в вакуумной упаковке. Тяжелым сном казалась тогдашняя реальность.

Все это так, но надо ли очернять прошлое? По его правилам жило население не только Казахстана, но и всей огромной страны, и те правила устраивали многих. Критерием была усредненность. Главным фигурантом всех речей и докладов, постановлений и указов выступал некий среднестатистический гражданин. По тому, какой у него был душевой доход в год, сколько одежды и обуви он приобретал, сколько мяса и молочных продуктов потреблял, судили о благосостоянии народа.

Всех примеряли к одному стандарту. Средней была школа, средней – зарплата, средним – сам человек. Возвышаться, подниматься над ровно подстриженными лужайками и газонами не было позволено никому. Все должно быть средним – мысли, идеи, чувства.

Каждый знал, что у него зарплата 120 рублей, через 11 месяцев отпуск, путевка в дом отдыха, в конце недели разыгрывался продовольственный заказ. Те, кому выпал мясной, чувствовали себя героями дня и еще целую неделю ловили на себе завистливые взгляды сослуживцев.

Проезд в общественном транспорте стоил пятак, лекарства в больницах бесплатные, водку можно достать у знакомой продавщицы. А если кто-то имел в числе знакомых работницу комиссионки или «Березки», кассира на железнодорожном вокзале, то он был полностью, как тогда говорили, «упакован». Располагая таким кругом приятелей, можно было выйти на ателье, книжный магазин, попросить в санатории место получше.

То есть в большом городе жить можно было только при помощи разветвленной системы связей. Икру, хорошую колбасу, другие деликатесы в магазинах купить было невозможно. Таких товаров в тогдашних торговых точках в свободной продаже не было. И тем не менее, придя в гости, все это можно было увидеть на столе. Жили как бы двойной, а то и тройной моралью: думали одно, говорили другое, а делали третье.

Люди свой внутренний мир ни перед кем не раскрывали. Внешне многое походило на искренность, те же отчеты на партийных собраниях. Но даже они носили формальный характер. Так же формально, скорее, по сценарной необходимости, чем из внутренних побуждений, поднимались товарищи и справедливо указывали державшему отчет на имевшиеся у него отдельные недостатки. Все понимали условность, декоративность происходившего и тем не менее следовали правилам, не ими придуманным.

Душу раскрывали обычно в семье или на пресловутых кухнях. Возмущались бесцеремонным вмешательством в личную жизнь со стороны партийных, профсоюзных и комсомольских организаций. Впечатлительные, чувствительные натуры не могли спокойно переносить всевозможных разбирательств, расспросов, письменных объяснений. Многих коробили и даже оскорбляли процедуры, связанные с оформлением банальных туристских поездок за рубеж. Так называемые «выездные комиссии» партийных комитетов донимали некорректными вопросами, касавшимися личной жизни, расторжения брака, родственных отношений. Нередко какой-нибудь выживший из ума ветеран мог подозрительно сощурить глаза: а зачем, собственно, вы собрались в капиталистическую страну? Поехали бы лучше в социалистическую…

Возвращались из загранпоездок. В официальных отчетах – одно, в приватных беседах все на тех же кухнях – другое. Для руководства – о загнивающем капитализме, о симпатиях, которые выражали трудящиеся западных стран, изнывающие под игом нещадной эксплуатации, советскому народу, который процветает в своей счастливой стране. В откровенных разговорах с друзьями, пришедшими послушать человека, побывавшего в другом мире, с домочадцами – о том, как в действительности жили на Западе.

Они там именно жили. У них все создано для того, чтобы жить. У нас же вся социальная инфраструктура была устроена таким образом, что человек должен выживать. Каждодневно. Ежечасно. В переполненном, не продохнуть, транспорте. В своей собственной коммунальной квартире, в которой месяц то горячей воды нет, то месяц холодной, а потом еще в течение месяца ни той, ни другой.

И ты обречен выживать именно в общественном транспорте, потому что пересесть в личный автомобиль никогда не сможешь из-за своей сторублевой зарплаты и из-за того, что в стране с самой передовой идеологией делалось очень мало таких автомобилей. И ты приговорен мучиться в своей десятиметровке. Потому что приобрести жилье в личную собственность, то есть купить за свои деньги, гражданам возбранялось. Твой покой оберегал назначенный сверху участковый инспектор милиции, здоровье – поликлиника, которая обслуживала только тот район, в котором ты живешь.

И ты не можешь поменять ни бестолкового участкового, ни поликлинику, где тебя не умеют вылечить, ни школу, в которую ходят твои дети и где у них не сложились отношения с учительницей. Все раз и навсегда прикреплены к чему-то одному, и оно, чувствуя себя монополистом, наделяло своих служащих индульгенцией вести себя так, как будто заурядная паспортистка из домоуправления являлась особой королевской крови и имела законное право на дурное настроение.

Сравнивая условия жизни за рубежом и у себя, многие приходили к неутешительному выводу: рядовые иностранцы, оказавшись на месте рядовых советских людей, просто не выжили бы. Они бы поумирали, как вымерли доисторические динозавры, не выдержавшие изменения окружающей среды.

Надо было что-то предпринимать. Но что? Старый идеологический постулат «Народ все вытерпит ради мощи державы» уже не срабатывал. Людям надоело непрерывно бросаться то на одну, то на другую амбразуру – очередные провалы и закрывать их своими телами. Хотелось нормальной жизни не в светлом будущем, а уже сейчас. Ведь, как сказал поэт, времена не выбирают, в них живут и умирают. И каждому хотелось жить прилично в то время, которое ему отведено судьбой.

Все это так, говорили друзья Назарбаева, но значит ли это, что реформы круто изменили жизнь народа? Не наступило ли разочарование?

Нурсултан Абишевич обычно приводил знаменитое изречение, приписываемое великому китайскому реформатору Дэн Сяопину. Впрочем, некоторые говорят, что оно принадлежит Мао Цзэдуну, хотя вряд ли ему. В общем, когда у кого-то из них спросили, как они относятся к Французской революции, то услышали в ответ мудрые слова: «Прошло еще слишком мало времени, чтобы давать оценку». А революция во Франции, между прочим, произошла в 1799 году. Это год рождения Пушкина.

Да, россияне отвергли прежнего кумира. Ельцин не оправдал их надежд. Его судьба – это судьба почти всех, кто был вознесен на вершину власти митинговой стихией. От него отвернулись практически все бывшие почитатели и льстецы.

В Казахстане другая ситуация. Там, наоборот, народ сплотился вокруг своего лидера. Такой жестокой борьбы за власть, как в России, где насмерть схлестывались разные политические силы и стоявшие за ними олигархические структуры, в Казахстане не было. В 1996 году, после хирургической операции на сердце и перевыборов на новый президентский срок, Ельцин надолго исчез с экранов телевизоров.

Не знаю, шутка это или на самом деле было так, как рассказывают. Во время визита российского президента Бориса Ельцина в одну из европейских стран, где сохранилась монархия, его усадили рядом с королем. У них завязался оживленный разговор о королевских полномочиях.