Юность - Карл Уве Кнаусгорд

— Не знаю… — проговорил я.

К такому решению меня подталкивало многое. Ведь я для нее не первый и не лучший, так? Если на то пошло, мы вообще чуть ли не в автобусе познакомились. И она даже и не думала противиться — сразу в постель улеглась, готовая на все.

— Давай, говори же, — настаивала она.

Что я такое творю? Я что, собираюсь по телефону сказать ей, что все кончено? Это трусость, подобное надо говорить глаза в глаза.

— Да нет, ничего особенного, — ответил я, — просто… Да, просто настроение такое. Ничего серьезного. Взгрустнулось, и все.

— Почему? Что-то не так? Может, по дому тоскуешь?

— Может, чуть-чуть, — подтвердил я, — но точно не знаю. Ничего, все пройдет. Завтра будет легче.

— Ох, вот бы мне приехать и утешить тебя, — сказала она. — Как я по тебе скучаю!

— Я тоже по тебе скучаю.

— Может, встретимся завтра?

Если за ней заедут около двенадцати, как в прошлый раз, порвать не получится. Потому что о таком надо говорить сразу, нельзя же пробыть с ней рядом четыре часа, может, даже в постели порезвиться, а после сразу сказать, что все кончено. А если я скажу об этом сразу, то что она будет делать, пока за ней не заедут?

— Нет, не получится. Я кое с кем уже договорился, — соврал я. — А в воскресенье, например?

— Я опять в Финнснес поеду.

— Заезжай сперва сюда! А отсюда на автобусе уедешь.

— Можно, наверное. Да, давай.

— Отлично! Тогда до воскресенья.

— Да, договорились. До встречи!

— Пока, Ирена.

На следующее утро, когда я вышел, несколько местных остановили меня и поинтересовались, как дела. Я ответил, что неплохо, и они пригласили меня в гости тем же вечером. Я спросил куда, и они сказали, ничего особенного, все по-домашнему, просто посидеть за стаканчиком дома у Эдвальда, «если хочешь, и ты приходи, выпивку нести не обязательно, у нас на всех хватит».

Я попрощался с ними и, шагая к своему жилищу, удивлялся, какие здесь все открытые, они зовут меня к себе, хотя я не один из них, и я все раздумывал, почему так. Зачем им сдался парень из Кристиансанна, в черном пальто и берете, с изощренным музыкальным вкусом, зачем им понадобилось таскать его по вечерам с собой? Дома такие вылазки пришлось бы планировать заранее, преодолевать множество препятствий, там нельзя было бы взять и завалиться к кому-нибудь домой или усесться за столик в баре к тем, с кем знаком лишь шапочно. У каждого был свой круг, а у кого не было, тот оставался один. Возможно, здесь тоже есть эти круги, но тогда, значит, они не такие замкнутые. За несколько недель, что я тут жил, это стало моим самым удивительным открытием: здесь принимают всех. Может, и не любят, но всегда принимают. Они вовсе не обязаны приглашать меня к себе, и тем не менее приглашают, причем не некоторые, а все.

Возможно, у них нет выбора. Их настолько мало, что они не могут себе позволить никого отвергнуть? Или само отношение к жизни тут другое, проще, небрежнее. Когда жизнь твоя проходит на палубе, когда каждый день ты выполняешь тяжелую физическую работу, а сходя на берег, пьешь, у тебя нет причин тревожиться о сложных, запутанных общественных механизмах и различиях. Тебе проще махнуть рукой и сказать: «Эй, давай с нами, налей там себе, а вот ты слыхал, как однажды…»

С горки скатились на велосипедах Вивиан, Ливе и Андреа. Проезжая мимо меня, они помахали и поздоровались, ветер дул им в лицо, заставляя щуриться, и трепал волосы. Они давно проехали, а я все улыбался. Они были смешные, полные безграничной серьезности, сквозь которую пробивалась такая же безграничная детская радость.

Несколько часов я работал над рассказом о мальчиках, которые прибили к дереву кошку, потом поужинал разогретой в микроволновке едой, лег на диван и читал «Доктора Фаустуса», пока не стемнело и не настала пора выходить.

Прежде я Томаса Манна не читал. Его старомодный стиль, обстоятельный и торжественный, мне понравился, а сцены из детства, когда отец Адриана, одного из главных героев, показывает им опыты с мертвой материей, ведущей себя, как живая, потрясали, в них было нечто неприятное, что сперва вцеплялось в сознание, а после постепенно погружалось в него, глубже и глубже. Мне вспомнилось сердце, которое я видел однажды в детстве по телевизору. Залитое кровью, оно пульсировало и походило на маленького слепого зверька. Оно было живое, не такое, как предметы из опытов отца Адриана, но похожее на них своей слепотой и тем, что тоже подчинялось определенным законам, двигалось по их веленью, а не потому, что само того хотело.

Фрагменты, посвященные музыке и музыкальной теории, я не понял, но в таких романах я к подобному привык — некоторые страницы я пробегал взглядом, не вдаваясь в смысл, как, например, реплики на французском, которые порой тоже возникали в книгах.

Я принял душ, переоделся, положил в пакет бутылку водки и направился к дому Эдвальда. Он был рыбаком, чуть старше, чем остальные парни, лет тридцати пяти, рубаха-парень и любитель выпить. Там я просидел всю ночь, пока в пять утра, с головой, пустой и гулкой, как туннель без машин, не побрел по деревне обратно домой. Проснувшись на следующий день около двух, я почти ничего не помнил, кроме того, как я стоял на причале, смотрел на покачивающихся на волнах морских птиц и раздумывал, спят ли они, а еще как я остановился возле магазина и помочился на стену. Все исчезло. Детали и моменты стерлись из памяти. Той ночью я выпил целую бутылку водки, здесь так все делали, и когда проснулся, еще до конца не протрезвел. Писать было невозможно, вместо этого я, растянувшись на кровати, взялся за книгу, но и читать не получалось: я будто бы со стороны видел собственные мысли, плавающие в какой-то желтой жидкости. А едва я прекращал напрягаться, как это чувство исчезало, и тогда в желтой жидкости плавал я сам.

Около пяти в дверь позвонили. Я было заснул, но тут же вскочил. Это приехала Ирена.

Я открыл дверь.

— Привет! — Она улыбнулась. Рядом с ней стояла большая дорожная сумка.

Чтобы не дать себя обнять, я сделал два шага назад.

— Привет, — сказал я. — Войдешь?

Во взгляде ее мелькнуло удивление.

— Ты что, Карл Уве? Что-то не так?

— Вообще-то да, — сказал я. — Нам надо поговорить.

Она не сводила с меня глаз.

— Я тебе не рассказывал, — сказал я, — но до того, как сюда приехал, я встречался с одной девушкой. А через несколько дней после приезда она прислала мне письмо. Она меня бросила. Понимаешь, я еще до конца не оправился от этого. А у нас с тобой все сразу так серьезно… Но сейчас меня на это просто не хватит, понимаешь? Ты мне ужасно нравишься, но…

— Ты что, бросаешь меня? — спросила она. — Хотя еще ничего толком и не началось?

Я кивнул:

— Наверное, да.

— Жаль, — вздохнула она. — Ты мне очень понравился.