Код розенкрейцеров - Алексей Атеев

Кроме того, к горечи утраты добавилась и постоянная изжога от потребляемой в больших количествах консервированной пищи. В основном подобной пищей являлись различные виды рыбы в томатном соусе, как то: килька в томатном соусе, лещ в томатном соусе, щука в томатном соусе и даже сом в томатном соусе. Все это запивалось чаем, то дегтярно-черным, то жиденьким, напоминающим по цвету прокисшее пиво. К сожалению, историк не умел рассчитывать количество заварки. Но Олегов мужественно переносил томатно-рыбную диету, вспоминая слова неверной жены: «Только и слышно: поесть, поесть…»

«Лучше я скончаюсь от избытка фосфора в организме, чем явлюсь на поклон в Забудкино», – размышлял он без тени юмора. Однообразное меню еще кое-как было можно перенести. Но как перенести одиночество?! Жара, пыльный город увеличивали дискомфорт.

Лучшее спасение от скуки – работа, вспомнил историк чье-то изречение. Не начать ли заниматься давно заброшенной диссертацией? Но институтская библиотека, как он уже убедился, не работала. Придется сходить в «публичку».

Егор отыскал в куче нестираного белья более-менее чистую рубаху, критически оглядел мятые брюки, решив, что сойдет. Носки по случаю жары он решил не надевать. Прикрыл лысину соломенной шляпой и отправился в путь.

После уличного зноя прохладные залы библиотеки навевали мысль об оазисе. Эх, если бы поселиться прямо здесь – грустно размышлял Олегов – рядом с величайшими творениями человеческого духа. То-то было бы покойно! Однако библиотеки пока еще не были приспособлены для проживания отдельных индивидуумов. Нетвердой поступью он вошел в читальный зал. Здесь не было ни души. Олегов достал из кармана длиннейший список литературы, подошел к стойке выдачи книг и громко кашлянул.

Из недр хранилища выплыла приятная старушка, которую аспирант тотчас же узнал. Это была милейшая Марта Львовна, та добрая женщина, которая помогла ему в прошлый раз выйти на след подлеца-мукомола. Лучше бы она этого не делала.

– Добрый день, – приветствовала она Олегова. – Как поживаете? Удалось ли что-нибудь разузнать?

– Это вы о чем?

– Да об Игоре Степановиче. Ведь в прошлый раз вы интересовались оккультной литературой. Я вас хорошо запомнила и направила к нему – к Коломенцеву.

– На мое несчастье, – неожиданно для себя признался Егор.

– А что случилось? Да на вас лица нет!

– Ох! – вздохнул Егор. – За это время столько всего произошло.

– Да неужели? А я ничего не слышала.

– Откуда вам-то услышать. Впрочем, это не имеет никакого значения.

– Да как же не имеет?! Я вот вижу, вы не в себе. И чувствую, вроде и моя вина в этом есть. По вашему не особенно любезному тону. Так уж поясните, если это, конечно, возможно.

Олегов сорвал с головы шляпу и нервно закомкал ее в руках.

– Не знаю, как и начать…

– Не тушуйтесь. Расскажите все как есть, облегчите душу. Я отчетливо вижу, вы страдаете.

– Понимаете, – сбивчиво заговорил Егор, – я пошел… Нет. Не с этого. Мы вместе… Опять не то! – Он сглотнул слюну и всхлипнул.

– Да вы, сударь, вовсе не в себе. Пойдемте со мной, сюда, за стеллажи. Идемте, не стесняйтесь. Здесь и посидим, никто мешать не будет. Поведаете мне все, что с вами случилось.

Старушка взяла Егора за руку и как ребенка повела его за собой в глубины книжного царства. Он покорно следовал за ней, в глубине души осознавая, что давно пора с кем-нибудь поделиться своим горем.

Марта Львовна привела его в какой-то крошечный закуток, где было совершенно темно, усадила за столик, зажгла лампу под зеленым абажуром и уселась рядом.

– Рассказывайте! – настойчиво сказала она, продолжая сжимать ладонь историка.

– Мне изменила жена, – просто сказал Егор.

– Что вы?! – всплеснула пухлыми ручками библиотекарша. – Не могу поверить.

– Да вы же ее не знаете! – вырвалось у Егора.

– Ну и что ж. Зато я знаю вас.

«Откуда она меня знает, – подумал историк, – второй раз в жизни видит…»

– Да, я вас знаю, – продолжила Марта Львовна. – И дело не в том, что мы едва знакомы. Людей я распознаю с первого взгляда и, поверьте, составила о вас определенно устойчивое мнение. Такому человеку, как вы, жена изменить не может.

– Почему это? – опешил Егор.

– А по благородству. Да как же можно?!.

– А вот изменила! – ожесточенно произнес Егор. – Сама призналась… И знаете с кем? С Коломенцевым!

Старушка всплеснула руками.

– Что вы такое говорите?! Да Игорь Степанович – чистейший человек. Таких теперь не встретишь! Он не мог!

– Значит, она могла, – веско сказал Егор.

– Горе-то, горе…

– Нет, вы погодите! – вскричал историк. – Чистейший, благороднейший!.. Почему тогда?.. И ведь мы в браке не первый год, детишки имеются, а она: «Скучный… нудный…» – это я, значит, скучный.

– Н-да, – сказала Марта Львовна с величайшим сочувствием, – подлинная трагедия. Погодите-ка минутку… – Она сорвалась со своего места, затопала, как сердитый ежик, но тотчас вернулась, держа в руках бутылку коньяка и тарелочку.

– Вот держу на случай, если у кого сердце прихватит… Нет, знаете ли, средства лучше рюмки хорошего коньяка. Этому меня покойный батюшка еще в детстве научил, царствие ему небесное. Сейчас, голубчик, не волнуйтесь. – Она поставила на столик две рюмки, сноровисто раскупорила бутылку, налила по полной.

– Давайте-ка.

Несколько изумленный Егор машинально взял рюмку и проглотил обжигающую жидкость.

– Закусите вот апельсинами. Консервированные, из братского Китая. Превосходно освежают.

Олегов взял дольку. Апельсины и правда были хороши.

– Теперь еще по одной, – всегда нужно для разговору сразу две замахнуть. Батюшка покойный часто повторял: «Первая – колом, вторая – соколом…» Правда, это он про водку говорил…

Выпили по второй. И, странное дело, Егору неожиданно полегчало. Было ли это следствием употребления алкоголя, или причиной тому явилась добрая женщина, отнесшаяся к беде Егора, как к своей собственной.

– Спасибо вам, – растроганно произнес он.

– Да за что спасибо? Лучше расскажите.

И Олегов принялся рассказывать о своих мытарствах. В ходе повествования милейшая женщина то всплескивала ручками, то прикладывала пухлую ладонь ко рту, то издавала невнятные звуки, видимо, выражавшие негодование.

– Вот и все, – сказал Егор, наполняя рюмки. – Нет повести печальнее на свете…

– …чем повесть о минете в туалете, – скороговоркой произнесла Марта Львовна и лихо выпила свою рюмку, не дожидаясь Егора.

– Что такое – минет? – полюбопытствовал историк.