Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

Дрейк. Этот жизнерадостный, толстощекий, коренастый человечек, голова которого едва доставала мне до груди, был тот самый великий англичанин, который первым из нации совершил кругосветное плавание; человек, чье имя уже тогда звенело от страны к стране и от моря до моря выражением похвалы или ужаса, когда его произносил друг или враг; величайший морской капитан, которого когда-либо видел мир; человек, столь ужасный в бою, что его враги верили, что он больше, чем человек; тот, кто никогда не был и никогда не будет побежден — таков был Фрэнсис Дрейк.

Глядя на него с высоты своего гигантского роста, я думал о Нимроде и Тиглате, о рослом Дераре и могучем Львином сердце и гадал, как бы он выглядел рядом с ними, а потом покраснел от собственной глупости, вспомнив того маленького, худого, тщедушного человека с орлиными глазами и сильной квадратной челюстью, которого пятнадцать столетий назад я видел на вершине земной славы, держащим в своей властной хватке более чем полмира.

— Так это и есть ваш друг, сэр Филип, — проговорил он, откинув голову и оглядывая меня. — И он купил эскадру и хочет отправиться со мной каперствовать в Испанское[34] море, или куда еще милость небес и мудрость нашей госпожи могут послать нас. Ну что ж, он добрый малый, хотя и великоват для моряка.

— Не хочу показаться невежливым, сэр Валдар, — продолжал он, оглядывая меня с головы до ног. — Но почему-то мне легче представить вас атакующим в доспехах с головы до ног и верхом на большом боевом коне с Ричардом в Аскалоне или Генрихом в Азенкуре, чем направляющим ружье или ведущим абордажный отряд. Впрочем, это всего лишь моя фантазия и дурные манеры в придачу, а высказывание непрошеных мнений в настоящее время не входит в мои обязанности. Наша суверенная владычица повелела мне привести вас и сэра Филипа, чтобы поцеловать ее королевскую руку, и я думаю, что не стоит беспокоиться о том, как вас примут, ибо, при всем моем уважении, в мире нет лучшего судьи о мужественности. А теперь, прошу вас, пойдемте, потому что ее величество хуже всех в мире умеет ждать.

Последние слова он тихо прорычал, когда мы отошли от группы у двери. Пока мы с сэром Филипом шли за ним, я думал о том, что когда-нибудь расскажу ему однажды ночью в спокойном, залитом лунным светом море об Акциуме и Пелусии, о моих вылазках со старыми готскими морскими волками и о наших путешествиях по неведомому океану в тот мир, который он называл Новым светом, и по которому мы ходили полтора тысячелетия назад.

Но, как ни быстры были эти мысли, для них оставалось совсем немного времени, так как мы подошли к подножию трона, и сэр Филип и я по очереди преклонили колени перед величеством Англии.

Она протянула руку для поцелуя и, повелев встать, осмотрела меня проницательным, испытующим взглядом, казалось, читая мои самые сокровенные мысли (боги, что бы она сделала, если бы действительно могла!), а потом спросила высоким пронзительным голосом:

— Сэр Валдар из Иварсхейма — имя и титул оба иностранные, не так ли? Мы точно никогда не слышали ни одного из них раньше.

— Да, величество, — ответил я, — оба иностранные, но оба происходят из той страны, откуда произошел твой великий предок, которого мир до сих пор называет «Завоевателем».

— Достойный ответ, — заметила она, — хотя и дан на языке, который звучит странно, старомодно. А ваш титул, откуда он у вас — по наследству или в награду за какой-нибудь храбрый поступок, совершенный вашей сильной рукой?

Я уже был готов сказать ей правду, но прежде чем я заговорил, в голове промелькнула предостерегающая мысль о том, как эти веселые придворные и серьезные государственные мужи, стоявшие вокруг нее, отпрянут и уставятся на меня, или, быть может, чуть не засмеют меня презрительно, насколько позволит им королевское присутствие, и как сама Елизавета, имея на то веские основания, примет меня за лжеца или сумасшедшего и погубит наше предприятие, прямо приказав мне удалиться, если я расскажу, как ее собственный предок Ричард Плантагенет посвятил меня в рыцари на поле битвы в Сирии, и поэтому, склонив перед ней голову, я ответил:

— Королева Англии, титул, который я ношу, был завоеван мечом, и ему уже десять поколений, так как он берет свое начало со времен священных войн.

— Тогда ваше имя, сэр Валдар, более почетно, чем нам известно, но я не сомневаюсь, что оно дошло до достойного наследника, который вскоре даст нам повод узнать его. Мы слышали от нашего верного адмирала сэра Фрэнсиса Дрейка, что вы за свой счет и на свой риск снарядили эскадру, для которой вы просите нашего королевского разрешения выйти в море на некоторые предприятия, которые, как вы ожидаете, принесут вам некоторую прибыль. Не так ли?

— Да, величество, — ответил я. — Однако наша цель не только выгода, но прежде всего защита этого древнего царства, сокрушение его врагов и такое умножение славы его милостивой владычицы, какое может даровать нам милость небес и мудрость королевы Англии.

Пока я говорил, глаза придворных вокруг ее трона расширились, некоторые брови нахмурились, а некоторые губы насмешливо скривились, но по лицу Дрейка расплылась такая улыбка, которая не могла не понравиться ни одному настоящему мужчине, ибо, как я узнал впоследствии, моя речь была ему по сердцу, и, как он сам сказал мне, он тут же полюбил меня за это.

Но лицо Элизаветы было такой загадкой, какой я никогда не видел ни до, ни после. Брови ее были нахмурены, губы растянуты в улыбке, а глаза сверкали и искрились, и на обеих щеках слабый румянец пробивался сквозь бледность ее желтоватой кожи. Она оперлась локтем на подлокотник кресла и, положив острый подбородок на ладонь, спасла себя, как мне кажется, от откровенного смеха, заметив:

— Это смелые и отважные слова, сэр Валдар. Мы нечасто слышим их при дворе, хотя, возможно, те принцы и правители, перед которыми вы привыкли стоять, более знакомы с простой речью, чем мы, но мы должны заявить для вашего сведения, что, поскольку до сих пор не было объявлено войны между нами и нашими королевскими кузенами Европы, вряд ли уместно говорить о врагах этого королевства и нас. Тем не менее, наш добрый адмирал может объяснить вам лучше, чем мы, что есть много морей и невостребованных земель, где крепкие сердца и сильные руки, такие, как ваши и адмирала, а также вашего доброго друга сэра Филипа Кэрью, могут