Тень доктора Кречмера - Наталья Миронова

Мальчик покачал головой, а Вера и Антонина Ильинична уставились на Николая с веселым изумлением.

Первой заговорила Вера:

— Это твоя работа? Реклама с божьей коровкой?

— Моя.

— Кто такой господин Загоскин? — упрямо повторил Андрейка.

— Был такой писатель, теперь уже забытый, но когда-то он был знаменит. И вот у Гоголя в «Ревизоре» один герой решил присвоить себе чужую славу: похвастал, будто это он написал роман «Юрий Милославский», а на самом деле его написал Загоскин.

Андрейка все равно не понял шутки, но решил, что есть вещи поинтереснее.

— А еще? — продолжал он. — Еще что вы делали? Ну, какую рекламу?

— Про компьютеры, — старательно принялся вспоминать Николай, — про косметику… Ну, это тебе неинтересно. А вот мультяшную рекламу ты видел? Про барабаны в джунглях?

— Это моя самая любимая! Суперская! Это тоже ваша? Ну, отпад…

— Опять чувствую себя господином Загоскиным, — засмеялся Николай.

Вера позвала их обедать, но, отведя его в сторонку, все-таки велела принять валидол. Николай отказался.

— Терпеть не могу запах сердечных лекарств, — признался он. — Я его с детства боялся. У моего деда было больное сердце, и мне всегда казалось, что один этот запах вызывает приступ. У меня уже все прошло, честное слово.

Они сели обедать, пили чай с домашним печеньем, а он наблюдал за семейной жизнью, которой сам себя лишил. «Зависимость жизни семейной делает человека более нравственным», — вспомнились Николаю слова Пушкина. Его шатало. Вот только что он шутил и смеялся, а теперь опять на душе стало горько. Но он заставлял себя улыбаться и шутить, он должен был всем понравиться, должен был стать своим в этом доме.

Вера тоже наблюдала за ним со стороны. Ее поражало и даже немного пугало, с какой быстротой он сошелся с сыном. И как они были похожи! Куда-то вдруг исчез постаревший мужчина с угрюмым взглядом и горькими складками у рта. Перед ней был прежний Коля, красавец и весельчак с пленительной улыбкой и плутовскими цыганскими глазами, тот Коля, в которого она влюбилась без памяти на слете в Кремле. Глядя, как он общается с сыном, Вера обругала себя за глупую бабью ревность.

На нее вдруг со страшной силой накатило чувство вины. «Что я наделала? — с ужасом спросила себя Вера. — Разлучила сына с отцом — ради чего?» Собственные доводы, еще час назад казавшиеся ей столь несокрушимыми, развеялись как дым. Она же все это время любила его по-прежнему. Он дал ей такое счастье, о каком она и мечтать не могла. Он первый разглядел лебедя в гадком утенке и помог ему выбраться на свет из темной пещеры. Он заставил ее поверить в себя, перестать стесняться. Он разбудил в ней женщину. Он подарил ей сына. А она все эти годы просидела, как холодный мальчик Кай в снежной крепости, перебирая льдинки своих обид, из которых никак не складывалось слово «вечность».

Вера никогда не плакала, даже в самые трудные и страшные минуты. С детства, живя с не любившей ее матерью, она научилась скрывать свои чувства и держать себя в руках. Но сейчас она сидела сама не своя и думала только о том, как бы не разреветься.

А Николай с Андрейкой тем временем уже с головой ушли в нечто святофутбольное и ничего вокруг не замечали. У обоих сделались углубленно-сосредоточенные лица, какие всегда бывают у мужчин, занятых делами государственной важности. Их возбужденные голоса доносились до Веры ровным гулом, из которого ее слух изредка выхватывал утешительно знакомые слова: Дрогба… Плетикоса… Левый край… Офсайда не было… Пробил угловой… Чистый гол… Роналдо… Зидан… Шева…

— А ты разбираешься, — уважительно заметил Николай. — Кто тебя научил?

— Мама. Правда, мам?

— Любишь футбол? — удивился Николай, взглянув через стол на Веру.

— Меня папа научил. — Вера улыбнулась ему в ответ. Улыбка вышла невеселая, вымученная. — Мой папа. Твой дедушка, — обратилась она к сыну. — Ты его не знал. Он умер… В этом году было двадцать лет. Ладно, давайте не будем о грустном.

И мужчины вновь погрузились в свой азартный разговор. Они вовсю строили планы, как пойдут на футбол, как будут запускать какого-то необыкновенного воздушного змея, как поедут на авиасалон в Жуковском, как Николай все-таки проведет Андрейку за кулисы и покажет ему механизмы театральной магии, если мама разрешит.

— Можно, мам? Можно, мам? Можно? — снова вывел Веру из задумчивости голос сына.

— Конечно, можно. Но меня с собой не зовите. Я хочу верить, что это настоящий медведь.

— Но видно же, что ненастоящий!

— Так и задумано, — повторила она слова Николая. — Он же ей снится.

Шайтан последовал за ними в кухню. Николай заметил, что Андрейка потихоньку скармливает ему под столом все, что не хочет есть сам.

— Ну да, растлили, — улыбнулась Антонина Ильинична, перехватив его взгляд. — Он так оголодал на улице, когда мы его взяли, никак наесться не мог. И попрошайничал, и тащил. Синдром тяжелого детства. Андрюша его садиться-ложиться научил по команде, так наш Шайтан… Андрюшенька, расскажи сам.

— Мы, когда сюда переехали, — охотно заговорил Андрейка, — пошли с бабушкой с Шайтаном гулять, ну, чтоб он сориентировался на местности. Он у нас такой следопыт — сам дорогу находит. Ну и вот, мы пошли, а Шайтан мясо учуял и потащил нас дворами в шашлычную, прямо к «Ленинграду». Это кино такое, — пояснил он. — Тут недалеко, но, в общем, все-таки далеко, и улицу переходить надо. Хорошо, воскресенье было, машин мало. А Шайтан так и дунул прямо через улицу, мы с бабушкой за ним еле поспели. Прибегаем в эту шашлычную, а он уже перед кем-то выступает: лечь — сесть — встать — лечь — сесть — встать… И облизывается. Мясо выпрашивает.

— И что? — заинтересовался Николай. — Дали?

— Дали, — подтвердила Антонина Ильинична. — Хорошие люди попались, с юмором. Поставили перед ним полные тарелки! И даже деньги взять не захотели.

— Главное, Шайтан сам их нашел! — не унимался Андрейка. — Он такой умный!

— Иди сюда, Шайтанушка, — позвала Антонина Ильинична. — А ты, Андрюша, ешь как следует. — Пес послушно подошел к ней, положил огромную черную голову ей на колени. Она погладила его. — Колени у меня что-то ноют, не иначе к дождю.

— Наш Шайтан — прямо как реактор, — гордо сказал Андрейка. — Ужасно горячий. Но мама говорит, что это «живое тепло». Да, мам?

— Да, милый.

После чая Николай стал прощаться. С него взяли клятвенное обещание скоро прийти опять. Вера сняла с вешалки жакет.

— Я провожу Николая Александровича, — объявила она и уже на улице спросила: — Ты на машине?

Он кивнул.

— Может, тебе сейчас не стоит садиться за руль? Что-то ты мне не нравишься.

— Очень жаль, — улыбнулся Николай. — Я так хотел тебе понравиться!