Между прошлым и будущим - Карен Уайт

Она нахмурилась.

– Разве вы можете себе это позволить?

– Начальник Глена уволился, а поскольку Глен вот-вот закончит учебу, было принято решение его повысить и назначить управляющим трех фирм по аренде помещений в городе, а когда он следующей весной наконец получит диплом, его официально сделают директором.

На ее лице появилась робкая улыбка.

– Это просто великолепно, но когда все это произошло?

– Мы узнали о повышении на прошлой неделе, а возможность переезда в новый дом обсуждали уже с того самого момента, как узнали, что я жду ребенка. Мы просто не ожидали, что так скоро сможем себе это позволить.

– На прошлой неделе? Но мне никто ничего не сказал.

Я посмотрела сестре в глаза, надеясь, что мне не придется объяснять ей очевидное.

Она опустила взгляд, наконец заметив аккуратно сложенный на столе костюм бордового цвета. Ее пальцы принялись гладить мягкую шерсть, а потом она отдернула руку, словно ребенок, тянущийся к подарку, который предназначен не для него.

– Что это такое?

– Это твой костюм для собеседования в Джульярдской школе искусств. – Элеонор ошеломленно взглянула на меня, а потом снова перевела взгляд на костюм. – Я же обещала, что сошью его для тебя.

– Да, когда мне было четырнадцать лет, – тихо сказала она, разглаживая мягкую ткань.

– Хочешь примерить? Я попросила маму снять мерки с меня, поэтому, думаю, он прекрасно будет сидеть на тебе, но кое-где, наверное, все-таки придется подправить.

Элеонор встала и подняла прямую юбку с небольшим разрезом сзади.

– Он точно такой же, как на картинке с выкройкой, – сказала Элеонор с благоговением в голосе. Она положила юбку на спинку стула и подняла пиджак, поднося его к свету и любуясь крошечными стежками, сделанными вручную, и широким отложным воротником. Элеонор без раздумий сунула руки в рукава и застегнула пиджак, а потом подняла воротник, чтобы он обрамлял лицо. Как я и предполагала, выглядела она великолепно.

– Сидит просто идеально, – сказала сестра, но по-прежнему без улыбки.

– Что не так? – спросила я. – Разве он тебе он не нравится?

Она осторожно вытащила руки из рукавов и повесила пиджак на стул поверх юбки.

– Он просто изумительный, но я никогда не пойду на собеседование в Джульярдскую школу.

Я резко развернула инвалидное кресло, чтобы посмотреть Элеонор в лицо и заставить понять, почему я сшила этот костюм.

– Не имеет никакого значения, поедешь ли ты в Нью-Йорк и будешь ли выступать в Карнеги-холл. Даже не важно, наденешь ли ты когда-нибудь этот костюм. – Я снова взяла ее за руку и заглянула в лицо, надеясь увидеть там понимание. – Я просто хочу повесить его в твой шкаф, чтобы он напоминал тебе, что ты можешь в любой момент все это сделать, что ты – умная, сильная, красивая и отважная, всегда такой была и такой останешься.

Она опустила голову.

– Понимаешь, ты ошибаешься на мой счет. Насчет всего. На самом деле ты не знаешь, что я за человек.

– Но я ведь твоя сестра, – возразила я.

Элеонор закрыла глаза, словно собираясь с силами, а когда снова открыла, они были лишены какого бы то ни было выражения.

– В тот день, когда случилось несчастье, я знала, что ты напугана. Знала, что ты не хочешь карабкаться на это злосчастное дерево. Но там был Глен, и мы обе хотели перед ним выпендриться. Вот я и подзадоривала тебя, пытаясь заставить признаться, что ты боишься. Но ты не стала этого делать. Как я ни дразнила тебя и ни пыталась заставить спуститься вниз, ты не останавливалась. Знаешь, меня это всегда восхищало в тебе. Я имею в виду, твоя способность любой ценой получить то, что ты хочешь. Я тебя за это даже немножко ненавидела.

Она положила руки на стол ладонями вверх, словно стараясь показать мне, что терять ей уже нечего.

– Перед тем, как ты сорвалась с дерева, Глен смотрел на тебя и просил быть осторожнее. Я видела, что он любит тебя и всегда любил, даже если еще не осознавал этого. Я тебя так тогда ненавидела. Ненависть была настолько сильна, что я закрыла глаза и изо всех сил пожелала, чтобы ты упала и умерла. И ты действительно упала.

Она схватила сумочку и выбежала из дома, оставив красивый костюм висеть на стуле. Я хотела сказать ей, что она сама чуть не погибла, кинувшись ко мне на помощь. Но все это уже не имело никакого значения. Истина подобна аромату цветка луноцвета, и ее легко сметает ледяной ветер прошлого, оставляющий лишь непреходящее чувство вины и отчаяния.

Я смотрела, как она уезжает, а в голове впервые с момента несчастья звучали слова женщины гула:

– Глаза закрыты, но не спишь, а попрощавшись, не уходишь.

И тут я наконец поняла потаенный смысл этих слов и подумала, сколько же времени понадобится Элеонор, чтобы тоже разгадать их.

Я сидела, уютно свернувшись в кресле Бернадетт на веранде в поместье «Лунный мыс», пытаясь сосредоточиться на книге по искусству, посвященной художникам восемнадцатого и девятнадцатого столетий, которую в свое время заказала Бернадетт. Ее надо было сдать в библиотеку уже в субботу, а так как мне казалось, что Хелена не проявляет к этой книге ни малейшего интереса, я решила просмотреть ее еще разок, прежде чем с ней расстаться.

Мне было довольно сложно сконцентрировать внимание на чтении, так как мысли постоянно возвращались к тем словам, что произнесла сестра, к собственной исповеди и, разумеется, к прошлым выходным, когда Финн поцеловал меня на причале. Я вовсе не хотела об этом думать, так как давно усвоила, что прошлое нельзя изменить, как бы пристально мы в него ни вглядывались. Тем не менее я с удивлением заметила, что невольно прикасаюсь к губам, вспоминая тот поцелуй и думая о его последствиях. Странно, почему мне так не хотелось отстраняться…

К счастью для меня, Финн всю неделю находился по делам в Нью-Йорке, и, хотя в связи с этим забота о Джиджи была возложена на Харпер, я была рада, что мне не придется видеться с ним каждый день в офисе.

Тут на веранду заглянула сестра Уэбер.

– Я только что поставила в духовку запеканку из брокколи и теперь собираюсь съездить в магазин за продуктами. Вернусь до того, как надо будет ее вынимать, но все же на всякий случай попрошу прислушиваться к сигналу таймера. Буду примерно через час.

Я помахала ей рукой и вернулась к изучению книги, бегло просматривая текст на страницах. Подняв голову, я прислушалась, пытаясь понять, действительно ли услышала голос Хелены или мне показалось, а потом перевернула следующую страницу, и тут мое внимание привлекла фотография. Я даже вздрогнула, увидев знакомую картину на изображении, занимавшем треть правой страницы.

Я включила торшер, но это мне не помогло, так как глянцевая бумага отражала свет, и трудно было что-либо рассмотреть. Сгорая от любопытства, я встала и подошла к окну, чтобы взглянуть на фотографию при лучшем освещении. Это была картина, написанная маслом, и ее автором являлся голландский художник восемнадцатого века Питер ван дер Верфф. На картине была изображена женщина, сидящая за туалетным столиком, слегка наклонившаяся к зеркалу. Ее отражение в зеркале смотрело прямо на зрителя, в то время как она застегивала на шее ожерелье из красных камней, похожих на рубины. Яркий цвет камней гармонировал с красным бархатным платьем, пышные складки которого заполняли нижнюю часть картины, словно алое облако.