Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович

Пусто было на стоянке возле закусочной, пусто было и на шоссе.

Потеряв в тщетном ожидании полчаса, он двинулся в сторону города пешком. Весь остаток ночи единственным развлечением Жмуркина был подсчет километровых столбов, через равные проме-жутки времени выплывавших из мрака ему навстречу.

Однажды к Косте присоединилась бродячая щенная сука, соски которой свисали почти до самой земли, как у римской волчицы, но вскоре отстала и она, видимо, разочаровавшись в попутчике.

Городскую черту он пересек уже в рассветных сумерках, впервые в жизни приобщившись ко всем стадиям, фазам и этапам полноценной южной ночи, с ее загадочными нюансами, с восходом и заходом луны, с круговращением созвездий, с вечерним теплом и утренней свежестью, с игрой далеких пятен призрачного света и явлением из мрака абсолютно черных дыр.

У блокпоста, сложенного из железобетонных фундаментных блоков, под надписью «Проезд без остановки запрещен, стреляем без предупреждения» дремал на лавочке солдат в бронежилете и каске, но без оружия.

Костя осторожно тронул его за плечо и на всякий случай отступил назад, но солдат только сонно зачмокал губами да взмахнул рукой, отгоняя несуществующую муху.

Пришлось встряхнуть его хорошенько.

– Вам что? – наконец-то разлепил глаза солдат.

– Не знаю, может, это совсем не мое дело… – не очень уверенно начал Костя. – Сегодня ночью я был на берегу реки, километрах в двадцати отсюда. Там происходит что-то неладное. Люди на хуторах не спят. Одни впали в панику, другие, как говорится, подняли голову и явно к чему-то готовятся. Лучше будет, если вы сообщите об этом своим командирам. Пусть будут настороже. Все войны начинаются на рассвете.

– Ерунда, – зевнул солдат. – Не сунутся они сюда. А если сунутся, так мы их встретим. Здесь вокруг эшелонированная оборона. Кровью умоются гады… А вы, собственно говоря, кто такой? – спохватился солдат.

– Так, прохожий… Гражданин Вселенной. Стивенсон Гогенович Овидий. Лицо без определенных примет и места жительства… – Сразу потеряв интерес к собеседнику, Костя двинулся дальше.

Ног под собой он не чувствовал и мечтал только об одном – скорее прилечь где-нибудь. Улицы, по которым он шел, радовали глаз толстым слоем асфальта, над которым на гнутых опорах висели троллейбусные провода, но это был еще не город, а так – предместье, большая деревня. Кирпичные многоэтажки перемежались кварталами частной застройки, а затем тянулись пустыри.

Проходя мимо огороженного высоким забором парка, Костя наконец-то встретил первых горожан (если, конечно, не брать в расчет солдата). Парень и девушка – совсем еще молокососы – в обнимку брели прямо посередине мостовой. Судя по измазанным зеленью брюкам парня и измятому платью девушки, эту ночь они провели не впустую.

Обогнав влюбленных, Костя свернул к центру города, ориентируясь на высокий шпиль, венчающий здание горисполкома, а ныне Верховного Совета республики.

Где-то за домами, наперерез ему, с лязгом двигалось что-то тяжелое – не то гусеничный трактор, не то самоходный экскаватор из тех, в чей ковш вмещается сразу по три куба грунта.

Костя едва успел подумать, что вряд ли этот шум благотворно отразится на сне горожан, как на перекресток, в ста шагах от него, вылетел широкий, приземистый танк, из кормы которого била в сторону черная струя отработанных газов.

Где-нибудь в чистом поле под Прохоровкой или Смоленском он, возможно, и смотрелся бы, но здесь, на городской улице, между детским садом и молочным кафе, казался чем-то столь же противоестественным, как доисторический динозавр.

Да он и впрямь был похож на какого-нибудь алчущего крови тираннозавра – серо-зеленый, стремительный, грозно ревущий, весь покрытый квадратами толстой чешуи (только впоследствии Костя узнал, что эта чешуя, навешиваемая на броню танка перед боем, называется «динамической защитой»).

От резкого поворота танк занесло почти на тротуар, и он ушиб свой бок об осветительную мачту, которой, естественно, тоже пришлось не сладко. Не в силах стерпеть боль, а может, и обиду, танк выпалил из своей длинной толстоствольной пушки.

Пыль взлетела столбом на сотни шагов вокруг, снаряд пронесся чуть ли не над головой Жмуркина и разорвался в той стороне, где находился блокпост (можно было представить себе, что испытал в этот момент сонный солдатик).

Нет, это были не маневры и не перегруппировка сил. Это была даже не провокация, о возможности которой постоянно твердило местное радио. Это была настоящая война. Значит, права была Аурика и не правы те, кто надеялся на эшелонированную оборону, разведывательную сеть и пресловутый интернационализм, впитанный советскими людьми с молоком матери.

Танк выстрелил еще раз и, круша гусеницами все, что находилось на тротуаре и возле него, двинулся прямо на Костю.

Совершенно обезумев от происходящего, тот бросился в ближайшую калитку, проскочил двор, где едва не стал добычей цепного пса, преодолел высокий плетень и оказался уже на совсем другой улице, выходившей прямо в пригородные поля, белые от росы и цветущего клевера.

По этим самым полям, оставляя за собой широкие следы, ползли вперемешку танки и боевые машины пехоты с десантом на броне. Часть техники поворачивала к городу, часть огибала его, беря в кольцо. Со стороны блокпоста слышался дробный треск автоматов.

Небо на востоке еще только наливалось нежными красками зари, а султаны черного дыма уже пятнали его во многих местах. День обещал быть жарким во всех отношениях.

Костя зайцем метнулся назад, проскочил за кормой удаляющегося танка и напоролся на тела обоих влюбленных. Они лежали там, где еще совсем недавно шли в обнимочку – прямо на середине мостовой.

Туфли парня и босоножки девушки отлетели шагов на двадцать в сторону. Платье, задравшееся на голову девушки, мешало рассмотреть ее лицо, а у парня лица вообще не было. Даже такому профану в медицине, как Костя, было ясно, что помочь этим двоим уже нельзя. Говоря официальным языком, оба имели травмы, несовместимые с жизнью…

Дальнейшие события детальному и последовательному описанию не поддавались. В Костиной памяти они запечатлелись как серия ничем не связанных между собой кошмаров.

Город, заснувший в тревоге, проснулся в ужасе. По улицам мчались пожарные и санитарные машины. Метались полуодетые люди. Детей почему-то было гораздо больше, чем взрослых. Кто-то уже сооружал из подручных материалов баррикады.

Позади грохотало так, словно извергался вулкан (и вообще все происходящее очень напоминало картину Брюллова «Последний день Помпеи», что только усиливало ощущение кошмара). Костя на бегу оглянулся только один раз и увидел, что позади стоит сплошная стена дыма.

Какие-то светящиеся шары в замедленном темпе летели над городом и, встретив какую-нибудь преграду – чаще всего стену или крышу дома, – вдребезги сокрушали ее.