Крещение огнем - Анджей Сапковский

Стемнело совершенно. Ведьмак встал. "Двум смертям небывать, – подумал он. – От этого не уйти. Нечего тянуть. Надо это сделать.

Надо – и конец".

***

Мильва сидела в одиночестве около небольшого костерка,который разожгла в лесу, в яме от вывороченного дерева, вдали от шалашалесорубов, где ночевали остальные. Она не вздрогнула, услышав его шаги. Словноожидала его. Только подвинулась, дав ему место на поваленном стволе.

– Ну и что? – бросила резко, не ожидая, пока ончто-нибудь скажет. – Наделала я вам дел, а?

Он не ответил.

– Небось и не предполагал, когда мы отправлялись, а?Когда меня в компанию брал? Небось думал, ну и что, что хамка, что дурная девкадеревенская? Разрешил ехать. Потрепаться с ней в дороге о мудростях всяких –небось думал – не потрепешься, а сгодиться может. Здоровая, крепкая баба, излука шьет, задницы в седле не натрет, а станет опасно, не наделает в портки,польза от нее будет. А вышла не польза, а одно горе. Колода на ноге. Разобралодурную девку...

– Зачем ты поехала со мной? – спросил он тихо. – Почемуне осталась в Брокилоне? Ты же знала...

– Знала... – быстро прервала она. – Ведь среди дриадбыла, а они мигом узнают, что с девкой, от них не утаишься. Они узнали, преждечем я сама... Но, мнилось мне, так-то быстро меня слабость не возьмет. Думала,будет нужда, выпью спорыньи или другого какого отвара, и не заметишь, недогадаешься...

– Все не так просто.

– Знаю. Вомпер сказал. Долго я слишком валандалась, всеразмышляла, колебалась. Теперь уж гладко не пройдет...

– Я не это имел в виду.

– Зараза, – сказала она, помолчав. – Подумать! Я-то наЛютика грешила! Потому как видела, что он токо пыжится, а сам-то пустышка,слабак, к труду не привычный, того и гляди дальше идти не сможет и придется егобросить. Думала, будет плохо, вернусь с Лютиком... А глянь, Лютик-то хват, ая...

Голос у нее надломился. Геральт обнял ее. И тут же понял,что это было то движение, которого она ждала, которое ей было невероятно нужно.Шершавость и жестокость брокилонской лучницы мгновенно испарились, осталасьдрожащая, тонкая мягкость испуганной девушки. Но именно она прервалазатянувшееся молчание.

– Так ты мне и тада сказал... В Брокилоне. Мол, мненужна будет.., рука. Что буду я ночью кричать, в темноту... Ты здесь, ячувствую твое плечо рядом с моим... А кричать все равно хочется... О-ей-ей...Ты почему дрожишь?

– Да, так, ничего. Воспоминание.

– Что со мной будет?

Он не ответил. Вопрос был адресован не ему.

– Папка мне однажды показал... У нас у реки такаячерная оса живет, что в живую гусеницу яйца откладывает. Из яиц осятавылупляются, гусеницу заживо съедают... Изнутри... Сейчас во мне такое жесидит. Во мне, внутри, в моем собственном животе. Растет, все растет и заживоменя сожрет...

– Мильва...

– Мария. Мария я – не Мильва. Какая из меня Каня?Коршун? Квочка я с яйцом, не Коршун... Мильва с дриадами хохотала на побоище,вырывала стрелы из окровавленных трупов – не пропадать же добру, жаль доброгонаконечника! А ежели который еще дышал, то ножом его по горлу! Вжик! На такуюсудьбу Мильва предательством выводила тех людей и хохотала... Их кровь кричиттеперь. Та кровь, словно осиный яд, пожирает теперь Марию изнутри. Мариярасплачивается за Мильву. За Каню-Коршуна.

Он молчал. В основном потому, что не знал, что сказать.Девушка сильнее прильнула к его плечу.

– Я вела в Брокилон команду скоя'таэлей, – сказала онатихо. – На Выжигах это было, в июне, с неделю до соботки. Загнали нас, битвабыла, ушли мы в семь коней: пятеро эльфов, одна эльфка и я. До Ленточки с полверсты,но конные за нами, конные перед нами, кругом тьма, мочага, болоты... Ночьюупрятались мы в лозники, надо было коням передышку дать. Да и себе. Тогда-тоэльфка разделась без слова, легла... Уйти или прикинуться, мол, не вижу? Кровьв виски колотит, а она вдруг и говорит: "Кто знает, говорит, что утромбудет? Кто, говорит, Ленточку перейдет, а кто землю охватит? En'ca, говорит,minne. Так и сказала: маленько, дескать, любви. Только так, говорит, можнопобедить смерть. И страх". Они боялись, она боялась, и я боялась... Иразделась я тоже и легла непоодаль, попону под спину подстелила... Когда меняпервый обнял, я зубы стиснула, потому как не готова была, испуганная и сухая...Но он мудрый был, эльф ведь, токо с виду молодой... Умный... Нежный... Мхом пахнул,травами и росой... К другому я сама руки протянула... С желанием... Маленьколюбви? Бес один знает, сколь в том было любви, а сколь страху, но страху былопоболе, так мне мнится... Потому как любовь-то была притворная, хоть и добрая,но притворная все ж, словно в ярмарочной игре, как в вертепе, ведь там-то, еслиактеры способные, то даже забываешь, что притворное, а что правдивое. А страхбыл. Настоящий был страх.

Геральт молчал.

– А смерти все ж не удалось нам преобороть. На заредвух убили, пока мы до берега Ленточки дошли. Из тех трех, что выжили, ниодного боле не видела. Мамка моя говорила, что девка завсегда знает, чей плод вживоте носит... А я не знаю. Я даже и имен-то тех эльфов не знала, откуда ж мневедать-то? Скажи, откуда?

Он молчал. Позволяя своей руке говорить за себя.

– Да и зачем мне было знать? Вомпер уж спорыньинаварил... Придется вам меня оставить в какой-нито деревне... Нет, не говориничего, молчи. Я знаю, какой ты. Ты даже своей норовистой кобылы не бросишь, неоставишь, на другую не выменяешь, хоть и грозишься весь час. Ты не из тех, ктобросает. Но теперь – надо. Я просто в седле не усижу. Но знай: как токооздоровею, двину за вами вслед. Потому как хочу, чтобы ты свою Цирю отыскал,ведьмак. Чтобы ты ее с моей помощью отыскал и возвернул.

– Так вот почему ты поехала за мной? – сказал он,потирая лоб. – Вот почему. Она опустила голову.

– Потому ты и поехала за мной, – повгзрил он. –Отправилась, чтобы помочь спасти чужого ребенка. Хотела расплатиться. Отдатьдолг, о котором думала уже тогда, отправляясь за мной... Чужой ребенок засвоего. И я обещал тебе помочь в нужде. Мильва, я не смогу тебе помочь. Поверь,не смогу.

Теперь молчала она. Он не мог. Чувствовал, что ему нельзямолчать никак.