Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

— Они используют медь, которая плавится при большей, нежели свинец, температуре, и, соответственно, вызывает более сильную агонию, — пояснил сурена Юлиану, на лице которого все еще отражался неописуемый ужас. — Чуть позже пытка будет продолжена. В конце концов этот упрямец заговорит — на этот счет у меня нет никаких сомнений. Будешь и дальше хранить молчание, — мрачно добавил он, — окажешься на его месте. Пойдем, мы видели достаточно.

— Подумай о себе, парень, — сказал сурена Юлиану, когда они вышли из тюрьмы. — Ты сам видел, что бывает с теми, кто отказывается говорить. В сотрудничестве с нами нет ничего постыдного. В крайнем случае, пока мы будем разбираться с армянами, ты можешь оставаться со мной в моем имении в долине реки Карун, и не как узник, а как почитаемый гость. Будем охотиться — у меня там есть и ястребы, и гончие, — прохладными вечерами слушать музыку лиры и флейты, попивать вино, охлажденное снегом, привезенным с предгорий Санганака. — Он смерил Юлиана пристальным взглядом. — Соглашайся.

Юлиан почувствовал непреодолимое желание принять предложение сурены. Открыв рот, он хотел сказать, что согласен, но прошептал другое:

— Не могу.

Разочарованно покачав головой, сурена кивнул стражникам, и те схватили Юлиана за руки.

— Тогда я ничего не могу для тебя сделать, — проговорил он. — Ты глупец, римлянин, но глупец храбрый. — Круто повернувшись, он быстро зашагал к тюремным воротам.

* * *

Йезигерд II совершал обычную конную прогулку по огромному зверинцу Беклаль у Ктесифона, своей столицы; вокруг стайками кружили лани, зебры и страусы. Персия должна вернуть себе былое величие, подумал Йезигерд, проскакав мимо мирно щипавших травку животных. Он, Великий Царь, воскресит в народной памяти славные дни Дария и Кира, Камбиза и двух Шапуров. Армения, в этом плане, выглядит подходящей испытательной площадкой для его армии. Он введет войска в ту часть Армении, которая находится под протекторатом Персии, а если люди этого ренегата Вардана попытаются оказать сопротивление, они будут безжалостно подавлены. Христианство будет растоптано; он заставит армянский народ принять истинную веру. А затем его доблестная армия вторгнется в Западную Армению. Рим (Восточный Рим, то есть), естественно, этому воспротивится. Ну и пусть. Он, Йезигерд II, с удовольствием примет брошенный римлянами вызов. Возможно, пришло время двум этим великим державам окончательно выяснить, кто из них сильнее. Политику в отношении Рима он выработает уже сегодня, — после того как заслушает доклад своего главного советника о том, как обстоят дела в обеих римских империях. Уверенный в скором успехе, Йезигерд повернул коня к Ктесифону.

* * *

Войдя в Таки-Кисра, царский дворец в Ктесифоне, через украшавшую фасад огромную центральную арку[56], сурена прошел в приемный покой, где его ожидал Великий Царь.

Йезигерд сидел на богато убранном троне; одетый в воинские доспехи, царь опирался на прямо стоявший между его ног обнаженный меч. За царским престолом, на более низком возвышении, стояли еще три кресла: для императора Китая, великого кагана, правителя кочевых племен центральной Азии, и римского императора — отголоски тех времен, когда эти властелины являлись ко двору Царя Царей в качестве вассалов. Сейчас, похоже, не лучший момент для того, чтобы попытаться убедить царя отказаться от вторжения в Армению, решил сурена, завидев агрессивную позу Йезигерда. Низко поклонившись, он сказал:

— Великий Царь, в соответствии с вашими требованиями, я принес вам доклад о Риме.

Йезигерд нахмурил брови.

— Мы не видим документов. Где твои записи, твой меморандум?

— Здесь, господин, — ответил сурена, постучав себе по лбу. — В пергаментах или папирусах я не нуждаюсь. С младых лет я научился обходиться без их помощи. Все, что я узнаю из письменных или устных источников, остается в моей памяти.

— Мы впечатлены. Продолжай.

— Из двух христианских римских империй, — начал сурена, — одна точно не будет нам мешать — Западная. Она слаба, казна ее опустела, половина ее территорий отдана белокурым варварам, пришедшим из-за Рейна и Данубия. Лишь гений великого полководца, Аэция, удерживает Запад на краю пропасти. Доставить нам беспокойство может лишь наш сосед, Восточная империя.

— Но мы можем заставить Восток нас бояться? — откликнулся Йезигерд с надеждой.

— Вряд ли у нас это получится, господин. Новый восточный император, Маркиан, занял гораздо более жесткую позицию в отношении гуннов, чем его слабый предшественник, и Бич Божий, как зовут Аттилу римляне, судя по всему, собирается обратить свой взор на Запад. Теперь, когда Восток задышал свободнее, дело может вновь, после девятилетней паузы, вылиться в нашу с ним войну. И зачинателями этой войны станем мы, Великий Царь.

— Но столь ли сильна Восточная империя, чтобы представлять для нас угрозу? — настаивал Йезигерд.

— Похоже, что да. Восточный Рим богат и густонаселен, его изрядно потрепанные в битвах с Аттилой армии постепенно приходят в себя и в самом ближайшем будущем обретут былую силу. Но, мне кажется, вся энергия восточных римлян направлена сейчас исключительно на восстановление опустошенных земель; приоритеты их скорее экономические, нежели военные. Если кто и способен подтолкнуть их к войне, то только мы сами, — в том случае, если покажем, что вынашиваем амбициозные планы в отношении той части армянской территории, которая находится под римским протекторатом. Об этом, как и многом другом, мне поведал попавший в наши руки римский шпион.

— … значит, Восток войны не хочет. Но он силен, — задумчиво пробормотал царь, выслушав доклад сурены. Словно устав играть роль царя-воина, Йезигерд вложил меч в ножны и прислонил его к подлокотнику трона. — И, возможно, столь силен, что было бы глупо с ним сейчас враждовать, — наряду с досадой в голосе царя прозвучало и несомненное облегчение.

— Вы, как всегда, правы, мой повелитель, — с чувством произнес сурена; похоже, полномасштабной войны с непредсказуемым исходом все же удалось избежать. — В высшей степени мудрое решение, Великий Царь.

* * *

Находившийся в расположенной в казармах дворцовой гвардии в Константинополе канцелярии Аспар вычеркнул имя Юлиана из списка имперских агентов. Со дня отбытия трибуна в Армению прошло два месяца, из чего следовало, что Юлиан либо находится в плену у персов, либо — что было более вероятно — уже мертв.

Еще одна загубленная молодая жизнь. Ради чего? На этот вопрос полководец не имел ответа. Даже если бы миссия Юлиана закончилась успешно, вряд ли бы она смогла в значительной степени повлиять на великие планы Рима и Персии. Что бы ни случилось, Великий Царь все равно вторгнется в Восточную Армению; римская помощь армянским бойцам за свободу уже, похоже, не материализуется; да и в любом случае, персы быстро сломят сопротивление людей Вардана Мамиканяна и Восточная Армения станет очередной сатрапией. От нападения же на римскую Армению Йезигерд, который грозен скорее на пергаменте, нежели на деле, вероятно, воздержится. Поэтому, в конце концов, изменений произойдет немного, и отношения между Персией и Римом останутся такими же, какими и были. Ему же, Аспару, придется исполнить неприятную обязанность — сообщить о судьбе Юлиана родителям молодого трибуна. Тяжело вздохнув, Аспар вызвал к себе нотария.