Жребий вечности - Богдан Сушинский

– Война в принципе очень дорогое развлечение, – заметил оберштурмфюрер фон Тирбах.

Майор Бергер и Курбатов, стоявшие чуть позади Тирбахов, понимающе переглянулись. Старый барон вызывал у них уважение. Виктору же, неожиданно ставшему обладателем почтенных руин, они попросту завидовали: что ни говори, а сегодня он по-настоящему обретал родословную, какое-никакое состояние, остатки замка. Обретал родину. Если учесть, что фон Бергер, вернувшись уже на руины этой войны, узнал, что его жена, сын и две дочери погибли, а Курбатов находился в тысяче километров от родных мест, не имея ни состояния, ни родни, это действительно стоило доброй зависти.

– Не скрою, что я все еще далеко не нищий, – величаво повел узкими худыми плечиками старый барон. – Однако единственное, что я по-настоящему сумел сохранить в неприкосновенности, так это священное право нашего рода на руины Шварцтирбаха и всю эту возвышенность. В свое время король Саксонии даровал гору и участок земли в долине одному из моих предков – за исключительную храбрость в сражении с викингами. Но как же давно это было: сколько правителей и алчных претендентов на Шварцтирбах сменилось! Но все же я отстоял свое право… не только во имя возрождения рода Тирбахов, но и во имя возрождения истинной германской империи.

Курбатов уже догадывался, что под «истинной германской империей» Георг фон Тирбах имел в виду совершенно не то, на что молились Гитлер, Геббельс и их окружение. Престарелый барон все еще оставался яростным монархистом и мечтал о дне, когда на берлинский престол вновь взойдет император. Фюрер представлялся ему в этой роли всего лишь жалким суррогатом.

– Верите, что она возродится, эта истинная германская империя? – не совсем тактично усомнился фон Бергер.

– А кто сказал, что Германия проклята богами? Почему она должна мириться с каким-то там фюрером? Неужели она не достойна короны императора, сильной и мудрой власти, способной вновь превратить Германию в Священную Римскую империю? Или, по крайней мере, в нормальное аристократическое европейское государство?

– Вы слишком резки в суждениях, барон… – мрачно, хотя и учтиво обронил Виктор фон Тирбах. – Мои друзья, конечно, понимают, – повернулся он к офицерам, – взгляды есть взгляды. И все же…

– Я достаточно пожил для того, чтобы позволить себе говорить, что думаю, – с вызовом ответил владелец развалин, горделиво осмотрев каждого из троих офицеров.

Виктор хотел что-то ответить, но появившийся в поднебесье гул заставил его прислушаться вместе со всеми.

– Снова англичане, – объяснил Георг фон Тирбах. – На Брауншвайг пошли. Они бомбят его пригороды так, что руины Шварцтирбаха вызванивают, словно соборные колокола. Да, господа, словно соборные колокола. Но лично я уже достаточно наслушался их.

Он повернулся и пошел назад, к едва заметной, поросшей травой дороге. Оберштурмфюрер фон Тирбах и двое других диверсантов последовали за ним.

– Кажется, он сразу же признал тебя в качестве наследника, – едва слышно проговорил Курбатов, выбрав момент, когда решительно вышагивающий старик оказался достаточно далеко от них.

– В этом его спасение. Представьте себе человека, который чувствовал себя последним из угасшего рода, а тут вдруг…

Помог Виктору в поисках родственников его отца сам Скорцени. Узнав от Курбатова подлинную историю новоиспеченного барона, он связался с кем-то там в центральном руководстве гестапо, очевидно, с одним из заместителей Мюллера, и уже через два дня получил неоспоримые доказательства того, что барон Георг фон Тирбах имеет самое прямое отношение к тем Тирбахам, коих отец называл Виктору перед отправкой в Россию. И даже составил для них рекомендательное письмо. Хотя о существовании барона Георга он и не знал. Тот представлял одну из ветвей их рода.

– Гестапо знает все, – решительно заявил обер-диверсант, пригласив Курбатова и Тирбаха в свой кабинет во фридентальском замке. – Оно знает даже то, что все знает только оно. Вот данные о бароне Георге фон Тирбахе, – положил он перед Виктором листок с отпечатанным на машинке текстом. – Только по чистой случайности этого старого монархиста не отправили в концлагерь. Хотя доносов на него более чем достаточно.

– Так он неблагонадежен?! – посуровело лицо Виктора. – В таком случае я не желаю знать этого человека.

– В таком случае вы завтра же отправитесь по адресу, который указан на этом листике. Причем все трое. Грех неблагонадежности старого барона я возьму на себя. На мне грехи стольких престолопреклоненных графов, баронов, князей и даже несостоявшихся принцев, что это моление во имя души фон Тирбаха мне тоже простится. Самым большим достоянием своим барон считает руины некоего допотопного замка. Не спорю, возможно, когда-нибудь вы, оберштурмфюрер, сумеете отстроить его. Но пока что нас больше интересует то обстоятельство, что старый монархист владеет лесным хутором, удачно расположенным в лесу, на берегу речки, рядом с изрытым пещерами каньоном. – Скорцени прервал объяснение и обвел многозначительным взглядом своих слушателей.

– Ясно. Барон, вместе с его лесным хутором, еще может пригодиться нам, – уловил ход его мыслей Курбатов.

– Иначе какие же мы, дьявол меня расстреляй, диверсанты? – поддержал его Скорцени. – Он, конечно же, пригодится нам. К тому же, судя по развитию событий, довольно скоро. Но к этому разговору, барон фон Тирбах, мы еще вернемся. Кстати, барон, – обратился он к Тирбаху, – вам нелишне будет знать, что первый донос на Георга фон Тирбаха сочинил его родной сын.

– Его единственный сын?! Господи помилуй!

– Которого старик тотчас же лишил наследства.

– Но я не претендую на наследство.

– Претендуете. От гнева отца молодого Тирбаха спасла пуля украинского партизана. Он служил квартирмейстером полка СС.

На полпути к подножию их ждал видавший виды «опель» с измятым кузовом и осколочной пробоиной на заднем крыле. Курбатов давно подозревал, что, с помощью этой машины фридентальские курсанты уже года два обучаются дорожно-минерному делу, однако никакой другой машины под рукой у Скорцени не оказалось. Зато когда «опель» прибыл на подворье барона, тот осмотрел машину и ее пассажиров с таким сочувственным любопытством, будто они только что, на его глазах, прорвались через линию фронта.

Прежде чем сесть в машину, они все трое оглянулись на остатки древней башни, буквально нависавшей над пятиметровым обрывом.

– Замки и крепости – вот что остается после нас на этой земле, – горделиво просветил их владелец руин. – Да, господа, замки и крепости. Всмотритесь в эти стены. В них наша родословная, наше прошлое и будущее, в них – бессмертие. Народ, возведший за всю свою историю хотя бы одну крепость, уже бессмертен, уже принадлежит вечности. Да, господа, он принадлежит вечности.

– С Евой Браун я предпочел бы побыть наедине, – молвил Имперская Тень, прежде чем предстать перед гражданской женой фюрера.

– Я тоже предпочел бы побыть с ней наедине. И не только я, – жестко улыбнулся Скорцени.