Открытие себя - Владимир Савченко

Выбор был не между частностями, теоретическими направлениями, а грубо прямой, между крайностями: или этот мир таков, как мы его воспринимаем, с телами и пустотой между ними, или совсем иной: есть плотная мировая среда, а в ней различимы нами лишь неоднородности-флюктуации; они и есть «тела». Так вот, теория Дирака подтверждала именно среду – и такой плотности, что против нее прежние модели – мирового эфира и тому подобное – были жалки: ядерной! И вещество действительно порождалось средой просто и прямо, не только в смысле математическом. Это означало то, до чего сейчас дозреваем мы и, в частности, капитан Корень: мир совершенно не такой. И… все корифеи естествознания перед этой моделью, перед перспективой общего потрясения умов – струсили. Да извинят меня дамы, навалили в штаны.

Валили они в них и потом, вплоть до нашего времени…

– Включая и тебя, – безжалостно заключил Корень. – Ты ведь тоже на Земле в корифеях ходил.

Бруно побагровел по самую лысину, замолк. Потом сказал с трудом:

– Да, включая и меня. И виноват наиболее в происшедшем здесь именно я. Одним своим присутствием, которое избавляло остальных от необходимости глубоко думать. Ну еще бы, с нами такой авторитет!.. Ух… – Он постучал себя по широкому лбу кулаком, крепко постучал.

– Ладно, так что там дальше с теорией Дирака? – направил разговор Летье.

– Что?.. Наиболее блестяще подтвердившаяся теория естествознания была отвергнута. Антивещество приняли, математический аппарат, из которого оно вытекает, тоже – куда ж денешься! Но модель ни-ни. Она забыта, как и Кризис физики… Тем самым был скомпрометирован и глубочайший Дираков подход: что за любым математическим решением – пусть с минусом или в мнимых числах – есть какая-то реальность… – Аскер помолчал, оглядел всех. – Тем самым так же неявно подушками было удушено и время со знаком минус, или, говоря осторожнее, идея распространения света со знаком минус, не от источника, а К НЕМУ.

Да, на Земле такого нет, в Солнечной системе тоже не обнаружили. Всюду, если видим что-то, то уверенно приближаемся: оно, это что-то, растет в размерах и оказывается на месте, где видели. Но что такое десятимиллиарднокилометровый поперечник Солнечной системы, которую свет пролетает за неполные сутки, в масштабах Вселенной, где дистанции измеряют световыми годами, световыми тысячелетиями и даже, если до иных галактик, миллионами световых лет? Пятачок. Точка… Почему же распространили представления из этой точки на всю необъятность?

– Но и в первых звездных полетах тоже ничего не обнаружили, – сказал Летье.

– Ну, присоединили к пятачку хвостик в несколько парсек, – пожал плечами физик. – Много ли это?.. – Он заходил по отсеку. – И ведь не требовалось ни теоретических изысков, ни глубин. Просто чтоб заискрило что-то в умах, витало в воздухе: посматривайте, мол. Мало ли что здесь так!.. Тогда бы и мы посматривали на Г-1830 внимательней с самого начала, а не через семнадцать лет. И с гирокомпасом не опозорились бы.

Пришла очередь снова побагроветь капитану. Гирокомпас он себе простить не мог. Опустил голову.

После речи Бруно в отсеке стало тихо. Каждый отнес к себе его слова.

Корифей ты или не корифей, это никого не избавляло от необходимости думать; в том числе и на глубочайшие темы, о каких не думают на Земле. О свойствах пространства и времени, например. Лететь-то им, быть один на один с этими свойствами им. И тоже не заискрило…

«Недоумковатость… – вертелось в голове Стефана Марта. – Приготовили себя к опасностям в виде каких-то активных проявлений Космоса, даже к опасности долгого пути в одиночестве… а вот к беде по имени „недоумковатость“ нет. И сейчас мы не столько жертвы, сколько дураки».

К себе, впрочем, он относил все это в меньшей степени. Во-первых, заметил неладное именно он; и поднял тревогу тоже. Во-вторых, свою работу он, конструктор звездолета в Космосе, в пути, выполнил блестяще. Ему есть с чем вернуться на Землю, есть что показать. А вот остальным…

– Ничего не понимаю… – как-то растерянно улыбнулась Марина, посмотрела на всех. – Мы открыли звезду с обратным течением времени, так? Пусть. Давайте рассуждать логично. Допустим, у звезды есть планета, а на ней мыслящие существа… Логически допустимо, верно?

– Да, ну и что? – повернулся к ней Летье.

– …Для тех существ их время течет «нормально». По-нашему же наоборот: там старики превращаются в юношей, потом в младенцев… но это, можно сказать, их внутреннее дело. Для них все выглядит так, будто это мы развиваемся от стариков к младенцам…

– …но это наше внутреннее дело, – вставил Летье. – Одну из кинолент намотали не с того конца. Герой сначала гибнет, потом бреется…

– …высаживая щетину на лицо, – добавил Корень.

– Да, – кивнула Марина, – и пока эти два мира не взаимодействуют, такое движение времен устраивает и нас, и тех существ – если они там есть. Но теперь системы взаимодействуют! Мы видим антилучи Г-1830, наблюдаем физическое явление, подчиняющееся иному времени.

– Вообще полностью изолированных систем нет, – заметил Бруно, усаживаясь в свое кресло. Его тоже заинтересовали размышления биолога.

– Теперь допустим, что мы сближаемся. Ну… к примеру, наш «Буревестник» подлетает к Г-1830 и ее предполагаемой планете. Существа на ней заметят наш звездолет. Это уже взаимодействие – и примем этот момент за общий нуль. Но… по логике времени за ним для существ планеты далее пойдет прошлое: минуты, потом часы и дни, годы, века, когда они еще не видели нас… – Марина перевела дух. – И наоборот, ДО этого момента, даже вот сейчас, антивремя Г-1830 разворачивает в обратном направлении их будущее, в котором есть и наблюдения, и воспоминания о нашем прилете. То есть даже, хотя мы в четырнадцати парсеках оттуда, они знают о нас, о прилете… и какой это звездолет, от какого созвездия приблизился. Выходит, о нашем полете на той планете знали до того, как мы стартовали… и даже до того, как родились? Как это может быть? Какая-то «божественная обусловленность»?.. – Марина снова растерянно улыбнулась.

– Где-то у тебя логическая ошибка, – сказал Летье.

– «Парадокс Марины Плашек»! Неплохо, – со вкусом сказал Бруно, удобней устраиваясь в кресле. – Стало быть, незачем туда и лететь? Мы там уже побывали, о нас помнят…

– Мы и не сможем туда полететь, – промолвил Март.

– Погодите, не об этом речь! – Марина встала. – И не о том, как назвать этот парадокс. Дело в другом: допустить, что у Г-1830 антивремя, – значит прийти к абсурду, к нелепому раздвоению события. По-моему, это имеет не только теоретический интерес. Возможно…

– …что-то еще поймем, все станет на место и звезда окажется все-таки там, где надо? – Он мотнул лысой головой в сторону носа корабля. – Это вы хотели сказать, Марина?

Женщина пожала плечами:

– Не совсем. Такой парадокс означает, что мы еще не разобрались в сути происшедшего. Во всяком случае, недостаточно, чтобы принимать решения и действовать. А ведь это нам и надо…