Седьмая чаша - К. Дж. Сэнсом

— Это очень хорошо, очень правильно, — сказал коронер. — Неплохо было бы привлечь к этому благородному делу и священнослужителей. Бедняки начисто лишены страха Божьего. Я много раз сталкивался с этим, выполняя свои обязанности.

— Неудивительно. Ведь они отверженные.

— Такими же были Христос и его последователи. Но у них была вера.

— Они думали, что скоро настанет новый мир.

— Он непременно настанет. — Харснет улыбнулся. — Прошу прощения за свою недавнюю вспышку. Вы все же придете ко мне на ужин завтра вечером?

— Обязательно.

— Интересно, была ли у Ярингтона семья? Впрочем, я выясню это у слуги.

Из дома вышли стражники. За ними, едва переставляя ноги от ужаса, плелись Тоби и Абигайль.

— Я должен идти с ними, — бросил Харснет, быстро поклонился и пошел прочь.

— Не завидую я им, — пробормотал Барак, когда задержанных увели.

Мы с Бараком возвращались на Канцлер-лейн. Я едва тащился от усталости, руку в том месте, где были наложены швы, дергало от боли.

— Когда вернемся, нужно будет поспать хотя бы несколько часов, — проговорил Барак, который, судя по его виду, умаялся не меньше моего. — Завтра у нас дел невпроворот. Утром в суде слушается дело Адама Кайта, потом вместе с Харснетом — в Смитфилд, потом — к настоятелю.

При мысли о дне, который нас ожидал впереди, он застонал.

Некоторое время мы шли молча.

— А этот бедолага Ярингтон был тот еще кобель? — спросил Барак.

К нему вернулось его обычное насмешливое настроение. Наверное, это было вызвано тем, что он вновь столкнулся с обычной человеческой слабостью после того ужаса, свидетелями которого мы стали в церкви.

— Да, и убийца откуда-то узнал об этом.

— Откуда?

— Понятия не имею, но если мы это выясним, то сумеем его поймать.

— Что он предпримет дальше?

— Откуда мне знать! Харснет правильно говорит: пятое пророчество очень туманно.

— Как вы думаете, что скрывают эти люди — Локли и настоятель? Они ведь явно чего-то недоговаривают!

— Вот это нам завтра и предстоит выяснить.

— А может, они члены какого-нибудь тайного общества содомитов? В монастырях этих мерзких тварей хоть пруд пруди.

— Я не знаю, но по Локли этого не скажешь. Не похож он на… одного из этих.

— С этой публикой ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.

— Ты обличаешь грехи столь же пламенно, как и Харснет.

Барак ухмыльнулся.

— Только те из них, которые не привлекают меня самого. А остальные почему бы и не поругать?

Наконец мы дошли до Канцлер-лейн. За одним из окон горела лампа. Орр, наш охранник, был начеку.

— Завтра я первым делом пойду повидаться с этим мальчиком, Тимоти, — устало сказал я.

— А что, если ночью он сбежит?

— Не сбежит. Говорю же тебе, ему нужно новое место.

— Вы что же, это место для него из пальца высосете?

— Есть у меня одна идея. Я его не подведу. Идем, я слишком устал, чтобы разговаривать. Нам нужно отоспаться, иначе завтра у нас будет двоиться в глазах.

Когда мы дошли до дома, я попросил Барака разбудить меня на рассвете, а затем обессиленно поднялся по лестнице в свою спальню. Несмотря на усталость, сон не приходил. Я и так и сяк крутил в голове обстоятельства ужасной смерти Ярингтона, сопоставляя ее с другими и пытаясь найти в них общие черты. Наконец я выбрался из-под одеяла, набросил плащ поверх ночной сорочки и зажег стоявшую на столе свечу из пчелиного воска. Спальня наполнилась желтым светом, и от этого мне стало как-то уютнее.

Усевшись за стол, я стал размышлять. Я был уверен в том, что, когда мы стаскивали Адама с Лондонской стены, убийца находился там. Может быть, именно тогда он выбрал Ярингтона в качестве новой жертвы? Нет, спектакль с сожжением планировался заранее, и убийце было известно о греховной связи Ярингтона с этой бедной девочкой. Но откуда? Тот факт, что доктор Гарней и Роджер отвернулись от идеи радикальных реформ, был широко известен, шумное, наполненное скандалами сожительство несчастного Тапхольма с девицей по кличке Елизавета Уэльская тоже не являлось ни для кого секретом. Однако Ярингтон окружил свою склонность к прелюбодеянию такой плотной завесой тайны! В этом состояло главное отличие первых трех жертв от последней.

Было очень важно увидеться с мальчиком завтра утром и выяснить, известно ли ему что-нибудь еще. Пока у меня не было достаточно улик, чтобы объявить убийцей Годдарда. Но если не Годдард, то кто этот человек, который разбирается в медицине, юриспруденции и совсем недавно имел отношение к религиозным радикалистам? В моей душе зародились подозрения: не слишком ли мягок Харснет со своими единомышленниками радикалами, добывая нужную нам информацию? Небось с такими, как Абигайль, он не станет церемониться.

На столе лежала старая книга по юриспруденции, которую я одолжил в библиотеке. Я раскрыл ее на деле Стродира и снова вдохнул запах пыли и старых чернил. Стродир, вероятно, тоже тщательно планировал свои преступления, не зря же его не могли поймать в течение стольких лет. Я вновь перечитал то место, где рассказывалось о том, как на суде он отказался от последнего слова, но зато часто «с яростью одержимого» (именно так, слово в слово, говорилось в документе) обрушивался на порочную практику торговли женским телом. Возможно ли, что и наш убийца верит в то, что делает богоугодное дело, или для него все это какая-то страшная игра? А может, и то и другое сплавилось воедино в его больном мозгу? Я вспомнил германских анабаптистов, захвативших власть в Мюнстере и организовавших там коммуну. Живя в своем невероятном обществе, они искренне верили, что с помощью повсеместно применяемого ими насилия они претворяют в жизнь Божью волю и приближают день долгожданного Армагеддона. Нельзя исключать, что и наш убийца считает каждый свой шаг осуществлением пророчеств Книги Откровения и торопит таким образом наступление конца света.

Я решил, что мне необходимо снова посоветоваться с Гаем, и наконец уснул.

Когда утром в дверь деликатно постучал Барак, я с трудом разлепил глаза и встал с постели. У меня ныла спина, а вот рука болела гораздо меньше, поэтому я решил не надевать больше перевязь. Небо за окном посветлело, очистилось, и на его голубом фоне бежали легкие пушистые облачка. Впервые за последние несколько дней я сделал упражнения для спины, крякая при каждом повороте и наклоне туловища. Потом поскреб заросшую щетиной щеку и подумал, что неплохо бы зайти к брадобрею. Наконец я спустился вниз.

В гостиной Барак, одетый в рубашку и теплые рейтузы, уже завтракал сыром, хлебом и сморщенными яблоками.

— Прошлогодние яблоки чересчур быстро высыхают, — пожаловался он.