Лукавый Шаолинь - Алина Воронина

— Я останусь с тобой!

— Конечно, любимая, — Илья отстраняется и протягивает мне руку.

Это — необходимость. Татура должна обрести покой, что бы я ни обещала Ершу. Я чувствую легкую вину перед ним. Сталкеру придется объяснять моим родителям, почему я не смогла вынырнуть. Почему осталась в Татуре слушать малиновый звон.

Мертвый муж крепко держит меня. Но что это? Ерша здесь быть не должно! Он не замечает ни красивой площади, ни церкви, ни счастливых людей. Сталкер вырывает мою руку у Френда! Нет! Я сопротивляюсь и бьюсь, чувствуя боль в легких. Мне не хватает кислорода. Я должна остаться… Нет!

Ёрш тянет меня к Свету, а Татура и Френд остаются во Тьме.

Но я вырываюсь и плыву назад. Мертвый город должен обрести покой. Пусть и ценой моей жизни.

В самый последний момент Ёрш все же успевает схватить меня за волосы и притянуть к себе. Больше не помню ничего, сознание померкло.

Больно!

— Иней, вот чертовка! Все-таки решила помереть. Да очнись же, любимая.

Ёрш бьет меня по щекам.

— Все хорошо. Прости меня, пожалуйста, — пытаюсь обнять сталкера, — я все поняла. Познала. И… видела Френда.

— Ты все еще его любишь. Хорошо. Значит, так: у тебя есть двадцать минут, чтобы оплакать мужа. Я не буду мешать. Потом довезу тебя до дома. И больше мы не увидимся, — жестко говорит Ёрш. — Можешь делать все, что хочешь: крутить любовь с призраками, тонуть в водохранилище, шататься по закрытому городу в самый разгар бойни… Я любил тебя, видят боги. Но теперь хочу, чтобы ты ушла навсегда.

Я молчала и обливалась слезами. Длинные волосы превратились в паклю. Мокрая одежда прилипла к телу. Несмотря на жару, бил озноб. Но плакала я вовсе не о Френде, который открыл мне то, что я всегда знала, но в чем боялась себе признаться.

Боль разрывала грудь, потому что я любила Ерша как никогда в жизни.

Мы причалили к берегу. И он пошел прочь. А я была готова на все, чтобы удержать этого человека.

— Дай мне пять минут, всего пять минут…

— Говори, — взгляд Ерша обдавал холодом.

Недрогнувшей рукой я стянула мокрый сарафан через голову, сняла нижнее белье. Даже волосы не прикрывали мою наготу. Ёрш отвел взгляд. Я тоже потупилась и, чтобы скрыть смущение, быстро заговорила:

— Ты знаешь, по ком звонил колокол? Колокол звонил по мне, и по тебе, и по Френду, Асмодею, Эле, потому что все мы скреплены одной цепью, имя которой — жизнь. По всем людям звонит колокол. По странным людям. По всем тем, кто не знает, чего хочет. Тем, кто ищет. Неважно что — счастье, смысл, Шаолинь…

А ведь все на поверхности. Смысл жизни — сама жизнь. Это чертова любовь, эта родная земля, которая дышит жаром, рождение детей. Мой долг — встретиться с сыном Френда через пять лет, когда он станет юношей, и рассказать ему об отце. Рассказать только хорошее. О героизме Френда, его смелости, обаянии, умении дружить. О его невероятном одиночестве я не скажу ни слова. Лучше уж умереть. И еще я поняла, что Татура мертва. Окончательно и бесповоротно. Там на дне вовсе не рай, а безжизненная пустыня. Давно пора было это понять, а я все тешила себя иллюзиями. Всю жизнь одни миражи да бесплодные мечты. Осушение водохранилища ни к чему не приведет. Но Татура будет жить, пока живет память о ней. И об этом я должна позаботиться.

Я перевела дыхание и только после этого осмелилась посмотреть на Ерша. И после уже не могла отвести взгляд.

Водохранилище горело огнем. Я смогла! Я смогла уничтожить древний отрицательный эгрегор. Заточенные в нем души наконец-то обрели покой.

Но мне было уже все равно.

— Продолжай, — тихо сказал Ёрш.

— Мне осталось рассказать лишь о своей любви к тебе… Ты — мой Шаолинь. И ты — мой смысл. Потому что мое предназначение — дарить жизнь, а вовсе не лазить по заброшенным домам, доставать правительство гневными письмами или тонуть в водохранилищах. Я с детства хотела совершить нечто особенное. Но главным для меня была встреча с тобой на том концерте много лет назад. Что-то изменилось в моей душе. И я поняла, что это особенное совершу только вместе с тобой. Я люблю тебя не как Френда, нет. Мы с ним были нужны друг другу, потому что чувствовали себя очень одинокими. Я о тебе мечтаю, как о мужчине…

Я ждала ответа. Но Ёрш молча подошел ко мне, поднял на руки и возложил на плодородную землю, такую полную любви и жизни.

Шли дни, и мы тренировались, как звери, каждый день. Я делала все, лишь бы забыть ту страшную ночь, когда моя рука сжимала баллончик с газом, пробуждающим жестокость. Васильич не давал спуску никому, даже Владу. Иногда мне казалось, что мы и правда превратились в животных. Я с трудом работала, ела за трех человек и после тренировки сразу ложилась спать. Я стала пустышкой, без чувств и эмоций. И жила по дьявольской инерции. Но это лучше, чем чувство вины.

Впрочем, в день фестиваля меня стали одолевать странные предчувствия. Он должен был стать для меня вершиной горы, куда я так долго шла. Он должен показать всем, что я лучшая, что я добилась свой цели. И ничто и никто не может мне помешать. Даже то, что я недавно совершила. Но мне была нужна помощь.

Я обратилась не к Владу и Киру, а к Никите и Тимуру. Мне были нужны их сила и упрямство, чтобы и дальше идти путем воина.

— Ребята, — я решила начать издалека, — вы помните древнегреческую легенду о мореплавателе Улиссе, который захотел послушать пение сирен, и друзья привязали его к мачте.

— Что-то такое припоминаю, — неуверенно ответил Тимур, — выражайся яснее.

— Вы мне друзья?

Ребята засмеялись:

— А ты как думаешь?

— Так вот, — я продолжала, не обращая внимания на подколки, — мне нужна ваша помощь. Я так долго шла к цели и теперь боюсь повернуть назад. На фестивале понадобится ваша физическая сила, пожалуйста, везде ходите со мной. Если я заговорю с людьми из других клубов, сразу уводите меня. Буду упираться — дайте мне в ухо.

Я подумала, что они засмеются, но Никита серьезно сказал:

— Мы защитим тебя от самой себя.

И они сдержали свое обещание. Даже в туалет пошли за мной. Впрочем, я их не стеснялась. Они были мне слишком близки.

Мы долго разминались перед выступлением. Я тянула шпагат. И вдруг я увидела радомировцев. Их могучие спины в славянских рубашках резко выделялись среди черно-красно-комуфляжной толпы. Еще шаг, и я подбегу к ним. И обниму всех…

На мое плечо легла тяжелая рука Тимура.

— Куда ты собрался, Улисс? Слушать пение сирен? Оно убьет тебя.

Наваждение сразу спало.

— Думай о Вьетнаме, Эля, — посоветовал Влад, — для тебя ведь это так важно.