Пером и шпагой - Валентин Пикуль

— Чудо спасет Германию! — вещал Гитлер. — Верьте в меня, как предки ваши верили во Фридриха, и я принесу вам чудо…

В самом деле, Фридриха от катастрофы спасла смерть Елизаветы. Вильгельм II тоже ожидал чуда, и ему повезло: в 1918 году он дождался «чуда» революции, после чего династия Гогенцоллернов на веки вечные была лишена короны. Ну, а… Гитлер?

Когда советские войска уже дрались на подступах к Берлину, радио разнесло по миру печальную весть о смерти Рузвельта, этого прогрессивного президента США. Казалось бы, вот сейчас и возникнет та ситуация, которая спасла когда-то Фридриха, а теперь спасет Гитлера… Нельзя описать всей радости, которая царила при этом известии в бункерах ставки фюрера. Все ходили как помешанные, хлопали пробки бутылок. Но объединенные нации разломали фашизм — вместе со всеми его «чудесами».

* * *

Фридрих снова заиграл на своей любимой флейте.

— Небо прояснилось! — воскликнул король. — Morta la bestia, morto il veneno…

— Какой прекрасный дуэт, — отозвался из Петербурга новый император, подыгрывая Фридриху на своей дурацкой скрипице.

И началась чудовищная пляска на свежих могилах русских героев. Один из первых приказов Петра: прекратить военные действия противу прусской армии.

Как нежные любовники, они вступили в интимную переписку.

Петр III писал Фридриху на больших листах серой бумаги, безграмотно и без единого знака препинания. Почерком крупным — почти детским. На том плохом французском языке, который нельзя понять глазами, а можно лишь воспринять на слух.

Фридрих отвечал Петру III на маленьких листочках тоже серой бумаги, грамотно, но тоже без знаков препинания. И почерком бисерным — словно капризная дамочка. На прекрасном французском языке поэта и ученика Вольтера.

— Добрый брат Петр… — летело в Петербург.

— Добрый друг Фридрих… — отзывалось в Берлине. Граф Шверин, взятый в плен при Цорндорфе Григорием Орловым, из пленного стал послом прусским в Петербурге. Самый любимый дипломат императора!

Шверину как-то встретился Орлов, и пруссак похвалился:

— А тебя, Гриш-Гриш, почему послом в Берлин не назначат?

Ответ Григория Орлова надобно высекать на камне, ибо бумага таких слов не выдерживает. Иван Шувалов, видя, что национальное дело России поругано, готов был возглавить заговор против Петра, но разведка Фридриха в России быстро сработала, и Шувалов был сослан. Конференция — за ее патриотизм! — была разогнана, вместо нее Петр образовал Комиссию, где вершили дела два новых фельдмаршала — принц Голштейн-Беккский и принц Георг Голштинский, которому русские уже успели холку намять еще при Гросс-Егерсдорфе, когда этот маршал служил в войсках Пруссии. Вообще тогда в Петербурге творилось что-то немыслимое. В русской гвардии ввели форму прусскую. Говорили, что гвардии совсем не станет в России, — заменят голштинцами. Лейб-кампания Елизаветы была уничтожена. На берегах Невы появились офицеры Фридриха.

— Зачем они тут? — недоумевали петербуржцы.

— А затем, — пояснил сам Петр, — что всю дурацкую русскую армию надобно переучивать заново. Вы слышали? Я вас всех переучу на свой лад. Вот и благодарите Фридриха: он так добр, что шлет нам учителей.

— Мы таких учителей бивали! — ревели гвардейские казармы…

Екатерина потирала сухонькие ладошки. Нервничала. «Так, — рассуждала она, — отныне все, что бы ни делал этот ублюдок, пойдет мне на пользу. И все — во вред ему же!» В начале апреля молодой императорский двор после погребения Елизаветы переехал в новый Зимний дворец — дивное создание Растрелли, которое и поныне украшает наш сказочный город. Петр самолично распределял — кому где жить. Главные апартаменты захватила Лизка Воронцова. А Екатерину, хотя и была она императрицей, запихнули в самый дальний конец дворца. Она не огорчилась. «И это хорошо!» — радовалась Екатерина…

Фридрих на подмогу Шверину выслал в Петербург своего опытного дипломата — барона Гольца.

— Послушай, Гольц, — сказал ему король, — мне от тебя в России немного и надо… Хочу сущей ерунды! Всего-навсего, чтобы моя политика была политикой всей России!

Гольц напомнил о Пруссии, входившей в состав России, и Фридрих долго трещал по столу пальцами, выбивая марш потсдамских гренадеров.

— Я уже думал… — признался он. — Померанию с Кольбергом русские наверняка вернут нам. Но они, несомненно, оставят за собой Пруссию… Пруссию мы потеряли навсегда.

Гольц с тем и прибыл в Россию, что Пруссия остается русской губернией. Но Петр поступил как последний идиот: он вернул Фридриху всю Пруссию — безвозмездно. И началось предательство Отечества — черное, страшное, трупное. Петр отдал в руки Фридриха русских солдат, чтобы с их помощью король доколотил Австрию; взамен же просил Фридриха помочь ему в войне с беззащитной Данией. Этому кретину был нужен только Шлезвиг; ради этого пятачка чужой для России земли он не видел великой России! Мало того, Петр и Россию-то считал лишь придатком к своей плюгавой Голштинии!

Даже английский посол Ричард Кейт, уж на что был другом и сопитухой Петра III, но и тот не выдержал.

— Послушайте, — говорил он русским, — да ведь это явный сумасшедший. Поступать глупее просто нельзя…

Гвардия волновалась, с надеждой посматривая на желтеющие свечным огнем окна Екатерины. Петр глупел — она умнела; он хохотал — она грустила; он пьянствовал — она не снимала траура. Отныне все действия Екатерины были политическими жестами, она раздавала вокруг себя авансы на будущее. Постоянно Екатерина как бы подчеркивала перед русскими людьми: смотрите, какая я патриотка России, смотрите, как я живу вашими печалями!..

Она ходила в широких траурных одеждах. Широкие одежды были необходимы ей еще и для того, чтобы скрыть новую беременность. Но как родить во дворце, где каждый вздох слышен, она не знала; как? А от ребенка нужно было избавиться, он мешал ей сейчас, ибо пришло время действовать…

Вечером 11 апреля Екатерина выть хотела от боли. Плод настойчиво просился наружу. А муж, как назло, заболтался и не уходил. Екатерина успела шепнуть своему камердинеру — Шкурину:

— Василь Григорьевич, подожги что-нибудь.., потом озолочу тебя!

Шкурин заметался по городу в поисках — что бы ему поджечь? Ничего не отыскав подходящего, он запалил свой дом, не пожалев добра, и Петр III поскакал смотреть на пожар (он обожал это занятие). Когда же император вернулся, Екатерина встретила его как ни в чем не бывало. И — уже без траурных одежд. В светлом! Ребенка наспех завернули в тряпки, а Шкурин утащил его на прокорм к какой-то бабке. Так появился на свет божий первый на Руси граф Бобринский — основатель известной фамилии.

Теперь, освободясь от плода и траура, Екатерина могла взять быка за рога. Вскоре она дала аудиенцию новому послу Австрии — графу Мерси-Аржанто, сменившему Николя Эстергази. Вена так надеялась на русские победы, что стала уже распускать свою армию по домам. С новым же курсом русской политики престиж Петербурга оказался расшатан: потеряв свой природный голос, Россия сильно фальшивила. И вот среди всего двора, с высоты трона, Екатерина — в пику мужу! — заверила посла, что Россия — страна честных людей (опять жест)…