Пером и шпагой - Валентин Пикуль

«У нас здесь было посещение, — писал Эйлер, — которое в других обстоятельствах было бы чрезвычайно приятно. Впрочем, я всегда желал, что если бы когда-либо суждено было Берлину быть занятым иностранными войсками, то пускай это были бы русские…»

Вольтер был восхищен стойкостью и дисциплиной в российских войсках. «Ваши войска в Берлине, — сообщал он русским друзьям, — производят более благоприятное впечатление, чем все оперы Метастазио».

* * *

Европа теперь не сомневалась, что русская армия способна творить чудеса. При занятии Берлина русские потеряли сто человек, пруссаки — более восьми тысяч. Сопоставление удивительное!

Но главное сделано: мы побывали в Берлине! А ключи от Берлина были торжественно переданы в Казанский собор Петербурга — на вечное там хранение.

В исторически близкое нам время, в суровую годину Великой Отечественной войны, Гитлер настойчиво рвался к Ленинграду, где лежали ключи от его столицы… Но эти ключи оказались недосягаемы для германцев. Ключи от Берлина и поныне в наших руках! Мы получили их от предков наших — на вечное хранение.

Существует банальное выражение: «Его душа пылала ненавистью».

Этот избитый литературный штамп я решил применить к Фридриху. Душа короля действительно «пылала ненавистью», когда он, не поймав Чернышева, развернул свою армию от Берлина — назад, в дожди, в слякоти, на Саксонию… Вот сейчас всем чертям станет тошно!

* * *

Заняв Лейпциг, Фридрих собрал военный совет. «Надо напасть на Дауна»,

— убеждал король. Но генералы его молчали.

— Вы молчите? Но почему вы молчите?

— Ваше величество, в подобном случае нам лучше повиноваться бессловесно, нежели давать вашему величеству советы.

— Значит, вы находите наш успех невозможным? Опять молчали. Но тут поднялся Циттен:

— Король, мы берем яблоко и не спрашиваем — сладкое оно или кислое. Мы яблоко раскусываем… Кусай и ты Дауна, король!

Громадная армия Дауна раскинулась широко, левое крыло ее лежало на Эльбе, правое покоилось на высоких горах. Фридрих же, наоборот, стиснул свою маленькую армию в плотный кулачок. Сам король и Циттен — два кастета в этом кулачке. Эта неслыханная битва, на которую короля могло толкнуть только отчаяние, разразилась в мокрых лесах при Торгау.

Фридрих сам вел свои войска через лес. Листва, вся в каплях, хлестала его по лицу. Когда он вышел из леса, двести пушек Дауна открыли огонь. От, грохота множества орудий распались тучи на небе, даже прояснело. Столетние дубы теряли свои вершины. Австрийские ядра, влетая в колонны пруссаков, прорывали в рядах солдат коридоры. Но Фридрих, нахлобучив шляпу на глаза, со шпагою в руке, все-таки упрямо шел вперед. И он довел гренадер до пушек Дауна, — батареи сразу умолкли, отбитые.

Бой был жесток. Инфатерия ложилась костьми. Кирасиры-латники с обеих сторон рубились нещадно. Было неясно, кто победит сегодня. Все уже смешалось. Под королем убило лошадь, он стал пересаживаться на другую. Долго не мог поймать ее поводья.

— Подай же их! — крикнул он флигель-адъютанту.

И полетел из седла на землю… Пуля пробила грудь Фридриха. Он потерял сознание. Через бархатный сюртук обильно текла кровь. Но король быстро пришел в себя и закричал:

— Куда вы меня тащите? Дело еще не кончено… Даун бросил в схватку драгун, и они опрокинули прусскую армию. Это было уже поражение. Самое настоящее. Ночь наступила — глухая, осенняя. Из леса долго кричали раненые. Небеса плотно сомкнулись над павшими. С поля боя Фридриха отвели, поддерживая за локти, в ближайшую деревню. Но все дома уже заполнили искалеченные в битве. Тогда король прошел в церковь. Ему посветили фонарем, и он карандашом стал писать депеши. Допустил до себя врача, — ему сделали перевязку.

— А где же мой добрый Циттен? — убивался король. Циттен пропал со своими отрядами в глубоком тылу австрийской армии. Ночь тянулась неимоверно долго. Король часто просил:

— Выйдите из церкви, посмотрите… Может, уже светает?

Всю ночь он провел в церкви, скорчившись, сидел на ступеньках. Победа Дауна вчера была решительной: половина солдат короля осталась лежать на поле битвы.

— Мне уже ничего не надо. Мне бы только Циттена… Вот единственный человек, который всегда умел утешить меня!

Но Циттен был счастливее короля: Циттен вначале сражения так далеко вырвался вперед, что даже не знал о разгроме своего короля. И это незнание помогало ему слепо стремиться к победе над австрийцами. Первым делом, уже к ночи, он поразил корпус Ласси. Потом, когда стемнело, Циттен сказал:

— Со свечкой в руках воевать не будешь. А рассвета ждать долго. Давай, гусары, поджигай все деревни…

Ночь высветилась заревом горящих людских жилищ. Циттену стало светло, австрийцы же совершенно не были приучены к ночному бою. Они путались, обстреливали свои же войска. Покорные и растерянные, они сдавались кавалерии прусской тысячными толпами.

Циттен — в белом, раздувшемся от ветра плаще — летал через мрак, освещенный пожарами и выстрелами, как призрак смерти.

— Где Даун? — орал он, потрясая палашом непомерной длины. — Я сегодня убью Дауна.., я оторву ему голову! Я выпущу из него всю требуху…

Дауна он не убил, но зато он его ранил. Даун — это не Фридрих, который, терпя боль, мог продолжать битву. Даун побежал. За своим командующим припустилась его армия — за Эльбу! Поражение короля в битве при Торгау закончилось победой Циттена, — генерал свершил то, чего не мог сделать его величество…

— Кажется, светает, — доложили Фридриху.

— Наконец-то! — обрадовался король, вставая. Он вышел из церкви. Ему подвели коня. Неторопливо Фридрих выехал из деревни навстречу своему войску, скорченному от холода и ран, от боли и позора. Конь короля ступал среди живых, словно через мертвецов, копыта мягко погружались в теплую золу костра… Фридрих ехал молча, печальный, и вдруг — в испуге — остановился.

Издалека скакали на него всадники в белых плащах, почти неслышно, словно подъятые над землей; они были ужасны в своем движении, будто плыли по воздуху, как нечистая сила, и король ослабел:

— Это моя смерть! Всадники Апокалипсиса.., я узнал их!

Первый же всадник, домчавшийся до короля, оказался Циттеном.

Вздыбил он жеребца перед Фридрихом, как над пропастью.

— Я говорил уже, — хрипато прорычал Циттен, — любой плод надо раскусить, а потом уже болтать…

— Меня разбили, Циттен, — тихо ответил король. — Меня разбил этот дурак Даун. Я рад, что хоть тебя нашел живым.

— Разве такой дурак может разбить великого короля? Король, битва при Торгау выиграна тобою…

Он дарил свою победу пораженному королю. Это было великодушно!

Фридрих заплакал. Взошло солнце, и солдаты, вставая от загасших костров, вдруг увидели перед собой поле Торгау, — поле, сплошь покрытое трупами. Их были десятки тысяч, этих мертвецов, и все эти тысячи людей, еще вчера живых и теплых, были раздеты за ночь саксонскими мародерами… Солнце для того, наверное, и появилось на минуту, чтобы осветить этот апофеоз победы Фридриха. А затем оно снова угасло, опять надвинулись тучи из-за гор. И хлынул проливной ливень. Струи дождя застучали по животам, по спинам, по черепам, вода заливала раскрытые рты мертвецов.