Князь из десантуры - Тимур Максютов

– Пока не очень, – признался я.

Левинзон противно захихикал:

– Да уж сразу видно, что вы как были батальонным командиром, так и остались, не чета офицерам Генштаба. Анализ и дедукция – не ваш конёк. Отец Василий дошёл до Монголии! И обратил язычников в христианство. Однако прошло время, сменились поколения. Кочевники исказили суть православия, оставив лишь основные его символы, но забыв о гуманистическом смысле и заповедях. Видимо, ваши друзья неверно рассчитали время и устроили экспедицию слишком рано.

Я поражённо молчал. Левинзон был совершенно прав. Он был прав даже в том, о чём никак не мог знать: тибетец действительно ошибся с расчётами, да и определённые события испортили правильность временного перехода.

А ведь я до последнего момента надеялся, что моя нынешняя служба у большевиков обратится в фикцию, в пустышку; что ничего не выйдет, и совесть моя будет чиста. И мраморные дворцы древнего Рима не изуродуют щербины от пуль и кумачовые лозунги.

Дверь неожиданно распахнули, не постучав. В купе заглянул какой-то неприятный тип, извинился по-русски и закрыл дверь.

Это незначительное происшествие странно повлияло на Левинзона: он побледнел, подобрался. Открыл свой саквояж, вытащил револьвер и сунул в карман.

– Я ненадолго. Будьте в купе, никуда не уходите. Не посмейте бежать: в крайнем случае мы справимся и без вас, а вот вашим близким тогда ничто не поможет.

Он умчался, а я лихорадочно думал, что мне теперь делать. Очень важную часть воспоминаний, описывающих само событие открытия портала и перехода в прошлое, Левинзон видеть не мог: я писал об этом сегодня утром. Теперь было ясно, что мои дневники как-то помогали комиссару, и его слова, что они «в крайнем случае справятся без меня», не были пустой угрозой.

Я достал коричневую папку, взял верхние пять листов. Скомкал их. Жечь было нельзя – Левинзон сразу бы догадался по запаху горелой бумаги.

Разорвал, открыл окно и выбросил – белые обрывки унеслись в ночь, словно микроскопическая снежная метель.

Остаток дороги мой спутник был необычайно нервным – то запирал купе и не отвечал на стук проводника, предлагавшего чай; то срывался и бегал по поезду. Я был даже рад тому обстоятельству, что он не мучает меня разговорами.

Настала последняя ночь, наутро прибудем в Москву. Левинзон лёг не раздеваясь. Пристроил револьвер под подушкой. Сказал:

– Послушайте, Ярилов. Теперь может произойти всякое. Если я вдруг исчезну на некоторое время, не делайте глупостей.

– Не понимаю. Что случилось?

– Возможно, некоторые изменения в политике, – тихо произнёс сосед, – имеются силы, которые считают, что теперь важнее укрепить власть в России, чем заниматься прямо сейчас переделкой истории. Этакие любители синиц в руках, чтоб их маме было плохо. Есть такой рябой грузин… Его фамилия вам ничего не скажет, пожалуй – это не Троцкий и не Бухарин, широким массам малознаком. Вылез, гад, после смерти вождя. Мягко стелет… Неважно. Помните: мы всё равно в конце концов придём за вами.

Я вскочил, сел на постели. Кажется, я грязно ругался.

– Ты, скотина краснозадая, мне плевать на себя, но что будет с моей семьёй?

– Не переживайте, Ярилов. О ваших жене и сыне известно только мне. Если вы не станете привлекать внимание, разыскивая их самостоятельно, то им ничего не угрожает. Естественно, если вы не начнёте трепаться на все стороны по поводу ваших особенных способностей и наших планов по изменению истории.

Завтра. Всё решится завтра.

Итого: 155 (сто пятьдесят пять) рукописных листов. Изъяты при задержании гражданина Ярилова Александра Константиновича, 1892 года рождения, уроженца Санкт-Петербургской губернии, из дворян.

Приобщены к делу № 467/оэ о подрывной деятельности тайной организации «хроналексов», особая папка.

Фигурант Марк Левинзон бесследно исчез на перегоне Тверь – Москва, гражданин Ярилов сообщить ничего конкретного по этому вопросу не смог.

Особый уполномоченный ОГПУ

при Совнаркоме СССР

Матвей Рожнов (подпись)

26 сентября 1924 года.

В связи с выделением дела Ярилова А. К., бывшего деникинского офицера, в отдельное производство по статье 58-й УК РСФСР (контрреволюционная деятельность) документы принял:

Следователь прокуратуры г. Москвы

Наркомюста РСФСР

Семён Зускин (подпись)

03 ноября 1924 года.

В связи с реабилитацией осужденного Ярилова А. К. изъято из архивного хранения 26 января 1992 года.

Документ получил: проф., д-р ист. наук Ярилов К. А.(подпись).

* * *

Слабый ветер колыхал полог белого царского шатра. Приносил запахи близкой осени: перезревших яблок, прелых листьев, хрустальной прозрачности воздуха.

Габдулле уже немало лет: внуки стали батырами, правнуки сказали первые слова. Осень приходит в жизнь мужчины неизбежно; уже не радует и даже раздражает яркая красота юных наложниц, щебечущих глупости и лгущих о любви; уже тихая нежность верной старшей жены дороже огненных вспышек редкой страсти…

Царь Великого Булгара задремал прямо во время совета сардаров, что с ним случалось всё чаще. Везирь остановил доклад командира башкирского алая, сделал знак. Военачальники встали и покинули шатёр, стараясь не шуметь.

Приснилось ему, как почти полвека тому назад ходил в Дешт-и Кипчак по просьбе хана Кончака, помогал ему в войне против урусов. И как хитрый Кончак, не желая ссориться с крященами, отпустил из плена князя урусов Игоря, соврав, что тот бежал. А брат князя Игоря остался у кыпчаков, влюбившись в половчанку…

Габдулла улыбался во сне, радуясь чужой юной глупости. Потом он видел, как отец доит рыжую кобылицу. Подаёт ему чашу и говорит: «Пей, сын. Это – белая кровь твоей родины, Великого Булгара».

Везирь потряс за плечо. Сказал виновато:

– Важные вести, царь. Бек города урусов Добриша просит о встрече.

Габдулла будто и не спал – встал легко, как в молодости. Омыл лицо родниковой водой из серебряной чаши. Вышел из шатра.

Русский князь царю сразу понравился. Димитрий, или Иджим по-булгарски, был высоким и красноволосым; большой лоб означал ум, твёрдые черты лица – волю, а ранние морщинки – совесть.

Крящен поклонился и заговорил; стоявший рядом плечистый беловолосый толмач перевёл:

– Пусть Всевышний продлит радость твоей многолетней жизни, каждое новое мгновение которой всё дороже.

Габдулла оценил мудрость этих слов и пригласил Димитрия в шатёр, велел принести угощения. Благосклонно принял скромные дары: серебро, меха и странную золотую пластину.