Евгений Гришковец. Избранные записи - Евгений Гришковец

В Краснодаре и Ростове люди на фильме смеялись гораздо больше, чем, скажем, в Новосибирске. Если бы кто-то стоял за дверью кинозала, он подумал бы, что идёт комедия. Юг! Южане! Всё-таки на юге живётся полегче, это ощущается особенно зимой. И как же мало в нашей гигантской стране (да что там гигантской, самой большой в мире) мест, которые можно назвать «югом»!

В пять утра проехал по спящему морозным сном Омску и прибыл в гостиницу «Маяк». Её долго ремонтировали, и я не мог в ней останавливаться, но вот наконец-то! Я очень люблю это здание. Оно в любое время суток и при любой погоде – будто кадр из шестидесятых годов. В таких зданиях, за такими окнами жили и продолжают жить герои чёрно-белых культовых лент. А эти надписи, неоновые вывески… как я их люблю! Для меня с детства есть в них что-то радостное, притягивающее и чудесное.

Сибирь. Минус двадцать пять. До рассвета часа полтора. Я прилетел в Омск, увидел гостиницу «Маяк» и почувствовал себя и геологом, и учёным физиком, и лириком в одном лице, – то есть персонажем из песен Визбора и «Девяти дней одного года».

Вчера завершился мой промотур с картиной «Сатисфакция». Представил её в Калининграде в любимом кинотеатре «Заря», куда часто ходим и где до вчерашнего дня я всегда покупал билеты. Вчера же впервые прошёл на сеанс без билета и даже провёл своих домочадцев, а ещё родителей и брата.

Каждый вечер мы получаем данные от наших кинопрокатчиков о том, как посещают в стране наш фильм. Данные интересные, а промежуточные результаты приятные. Например, и вчера, и во вторник людей на «Сатисфакцию» пришло больше, чем в четверг 20-го, то есть в первый день проката. У нашей картины практически нулевой рекламный бюджет, а значит, это сработал самый желанный эффект народной молвы, или сарафанного радио. Эффект от этого радио мог быть прямо противоположным. Мы знаем премьеры, когда в первые выходные дни показа залы полны, а потом пустеют навсегда. И никакая реклама, никакое мелькание актёров и режиссёров картины в разных передачах уже не заманит зрителей в кинозалы.

То, что зрители идут смотреть «Сатисфакцию», означает, что те, кто её посмотрел, рекомендуют наше кино друзьям и знакомым, обсуждают увиденное, пишут в интернете. И это вдвойне приятно, потому что пишущая и иная критика не просто не приняла наш фильм, а устроила буквально травлю нашей скромной картины.

Благо критики не высказывали серьёзных претензий ни режиссёру, ни оператору, ни кому-либо другому из тех, кто участвовал в работе над «Сатисфакцией». Они ограничились чаще всего ехидным и высокомерным пересказом сюжета, а всё остальное – то есть гнев, раздражение, недоверие, злобу, а то и лютую ненависть – адресовали лично мне. Причём даже не как соавтору сценария или исполнителю роли, а как некоему частному лицу. У меня создалось впечатление, что совершенно не знакомые мне люди сводят со мной свои сугубо личные счёты. Словно театральные и литературные критики как эстафету передали свою злобу критикам киношным.

Я как-то сказал, что если бы вдруг стал для себя вышивать крестиком, то тут же бы нашлось несколько критиков, занимающихся критикой вышивания крестиком, которые обрушились бы на меня с отказом мне в праве и на это занятие.

Меня этот накал и эта злоба удивляют. Я не являюсь председателем союзов и фондов, у меня нет государственных наград, званий и «Оскаров», у меня нет собственных кинофестивалей, я не снимал великих фильмов ни о чём великом, у меня нет огромных возможностей и таких же претензий, я никогда не осваивал гигантских бюджетов, не писал манифестов и не ощущал себя исторической фигурой – мне даже близко такое не снилось и вряд ли когда-нибудь приснится.

Я просто принял участие как дебютант, подчёркиваю: как дебютант, в дебютной картине молодого режиссёра, в картине с небольшим бюджетом, которая вышла почти без рекламы. В бюджете нашей картины нет ни одной копейки государственных денег. Откуда же такая ненависть?

Даже любопытно, чем я могу так задеть тонкие чувства критиков?!

Отвечу на чаще всего задаваемый вопрос: пили ли мы во время съёмок алкоголь? Поверите или не поверите, но алкоголь мы не пили. В принципе, такой вопрос можно было бы задать нам с Аней Матисон по поводу сценария: мол, пили ли вы алкоголь, когда его писали? Это же ясно, что прежде чем сыграть пьяных, нужно было написать пьяные разговоры. То есть нужно было точно написать речь сначала трезвых людей, потом пьянеющих, а потом совсем пьяных. Почему же всем представляется, что если пьяным ничего толком не напишешь, то актёрствовать пьяным можно?

Так случилось, что практически во всех фильмах, в которых я снимался (правда, фильмография у меня небольшая), я всё время играл пьяных или выпивших. Могу с уверенностью сказать, что в этом смысле (я имею в виду исполнение ролей пьяных) я большой специалист, мастер и даже эксперт. Наши актёры, за редчайшим исключением, используют четыре-пять штампов для изображения опьянения. У американцев набор штампов и того меньше. Так вот, сыграть сильное опьянение, а уж тем более среднее (что намного сложнее), будучи выпившим, невозможно. Даже очень пьющие артисты играют пьяных не так точно, как могли бы, если бы не употребляли во время съёмок.

Во время съёмок мы не пили алкоголь, да и не смогли бы столько выпить с учётом дублей и планов. Мы пили заменители. Водку, понятное дело, лучше всего изображает вода. Роль виски идеально играет яблочный сок. Самое противное – коньяк… это очень сладкий чай. Сахар добавляют, чтобы жидкость немножко тянулась, как тянется коньяк. Пить эту дрянь очень противно. Единственное, что нельзя изобразить никаким лимонадом, – это шампанское. Но шампанского нам много пить не пришлось, так как у нас была всего одна бутылка. Однако пусть знатоки выпивки не приглядываются, они не обнаружат «лажи». На передних и крупных планах всегда наливался алкоголь, потому что, конечно же, водка и вода наливаются и выглядят по-разному.

Если говорить серьёзно, самое трудное было сыграть именно постепенное опьянение. К тому же опьянение людей, находящихся в напряжённой и крайне нервной ситуации. То есть когда кого-то «берёт» раньше, а кого-то «не берёт». Потом в процессе «отпускает», а кого-то «накрывает». Способствовала точности последовательная съёмка. Часто в кино сначала снимается финал, потом начало или сначала середина. В нашем случае мы понимали, что это невозможно. Мы снимали последовательно, внимательнейшим образом отсматривая предыдущий материал.

К тому же на образ пьяных работали ночные съёмки. Вся сцена в ресторане снималась четырнадцать ночей. Мы понимали, что нам нужен именно ресторан, а не павильон с декорациями. Декорация сразу стала бы видна, тем более что действие происходит в основном в одном помещении. А настоящий ресторан нам давали только ночью. Четырнадцать ночей подряд – это, я вам скажу, очень непросто. Зато усталость, воспалённость глаз были настоящие. И даже некое похмельное ощущение после съёмок возникало почти реальное.

Возникало чувство, будто не только остальная съёмочная группа, но и все предметы и пространство становились пьяными, точнее такими, каким видит мир пьяный человек. То белая рыба в аквариуме подыгрывала Денису так, будто её долго дрессировали, то CD-проигрыватель начинал вести себя как сильно выпивший, хотя это не было задумано, но в кино осталось как забавный и украшающий естественностью эпизод. Случались импровизации, которых в сценарии не было, – просто язык сам собой заплетался. Или вдруг я неожиданно совершил абсолютно пьяное действие, то есть момент с колокольчиком, который я отдаю официанту. Это произошло самопроизвольно и вызвало сильнейший хохот на площадке.