Небо цвета стали - Роберт М. Вегнер

– Дружище…

Слово повисло между ними, и крупный мужчина не знал, то ли ему обижаться, то ли ощутить свою значимость. У анахо было множество преимуществ, а наибольшим оставалась недосказанность.

– Дружище, – кулаки кузнеца хрустнули. – Ты смотришь на кровь на снегу и не видишь трупа. Смотришь на кочевников, которые готовятся к долгой осаде, и не видишь их уверенности и спокойствия. Они знают, что наши колесницы вне лагеря, они ведь сами их отсюда выманили, однако не выказывают ни малейшего беспокойства. Не строят дополнительных укреплений, не отсылают конную армию на юг. Я готов поспорить на моих породистых лошадей, что Ких Дару Кредо уверен в том, что колесницы погибли. Он поставил на них ловушку, из которой им не уйти живыми. И это моя вина. Только моя.

* * *

Стрелы засвистели, застучали градом в высокие борта, часть промелькнула над боевым фургоном, увлекая за собой полосы дыма и фырча в воздухе: Фр-р-р-р-р! Фр-р-р-р-р! Фр-р-р-р-р! Пламя, привешенное к древкам, не желало гаснуть, намоченные смолой мотки ткани сыпали искрами и горели, даже когда стрела безопасно падала на землю. А на землю падали не все: кочевники изменили тактику, часть стрел посылали высоко над первой линией, так что некоторые долетали до жилых фургонов. Сто шагов – это мало, чтобы обеспечить безопасность.

Жилые фургоны не были настолько огнеупорны, как боевые, а потому большинство крыш и бортов обложили мокрыми пледами, а отряды добровольцев, укрываясь за плетеными щитами, бегали между фургонами и гасили стрелы. В том числе и те, что втыкались в щиты и тела. Каждому следовало каким-то образом приносить пользу, в осажденном лагере не было места для лежебок и маленьких трусов.

Кей’ла бегала зигзагами. Это могло утомить, но было куда разумней, чем попытка сократить путь, которая кончалась горящими стрелами в щите. Или в заднице. Эту истину вколотила ей в голову Нее’ва, когда они сменяли повязки. «Держи щит над головою и не отходи от фургонов», – повторяла та столько раз, что это выглядело словно какое-то заклинание. «Твоим отцом может быть эн’лейд всего лагеря, но это значит только то, что тебе надо стараться больше остальных». А потому все три – старались, раз за разом вызываясь добровольцами на разнос воды и стрел среди экипажей боевых фургонов. А еще на разнесение информации.

Кей’ла взяла под «опеку» саво’лейд – Малую Змею, самый малый самостоятельный отряд боевых фургонов – двадцать повозок. Именно столько позволяло сфрмировать четырехугольник шириной в пять фургонов, внутри которого свободно разместились бы все лошади. Отец когда-то объяснял это парням, а она подслушала, делая вид, что шьет. Четыре боевых фургона могли создать четырехугольник, охраняющий один оль, или поле. Но все эти повозки тянулись шестнадцатью лошадьми, а на одном оле помещалось самое большее четверо животных. То есть одна запряжка нуждалась в одном поле для своих лошадей. А значит, какое наименьшее количество боевых фургонов необходимо, чтобы те могли результативно охранять собственные упряжки? Ее братья были настолько туповаты, что она успела сосчитать все раз десять, прежде чем один из близнецов несмело переспросил: шестнадцать?

Так и было. Но при шестнадцати фургонах все пространство внутри такого малого лагеря заполнено лошадьми. Здесь невозможно передвигаться, а запрягать и выпрягать животных становится пыткой. А потому наименьшим самостоятельным отрядом боевых фургонов считается Малая Змея в двадцать экипажей – под предводительством хаверех, или же «ужа». Двадцать фургонов может поставить четырехугольник на двадцать пять олей, внутри которого поместятся все лошади и еще останется достаточно места для людей. А в Рогатой Городьбе двадцать фургонов создают два зуба, два треугольных шанца, словно клыки, щерящиеся на врага.

Именно потому Кей’ле приходилось бегать зигзагом. Прямо, поворот, прямо, поворот, прямо, поворот, прямо и назад.

Конечно, дело было не в линии фургонов – всего лишь в стрелах. Некоторые летели под таким острым углом, что падали всего в нескольких шагах от экипажей. Пожелай она сократить дорогу, пришлось бы бежать через обстреливаемую территорию. Путь вдоль линии фургонов был безопасней, хотя и здесь она нашла, всего-то в футе-двух от бортов, несколько дымящихся культяшек стрел. Те должны были упасть почти отвесно, а воткнувшись в землю, некоторое время горели, будто маленькие факелы. Именно потому ей и выдали все ее инструменты.

Носила она плетеный щит, достаточно легкий, чтобы с ним бегать, и достаточно крепкий, чтобы удержать падающую с неба стрелу. Надела куртку из воловьей кожи без рукавов, снаружи обшитую подбитым металлом полотном. Нее’ва говорила, что в этом ей будет жарко, но если Кей’ла снимет панцирь, то она лично воспользуется ее головой как наковальней, в которую станет лупить молотком. И не соврала – было жарко, словно в кузнице. Пробежав несколько раз вдоль повозок, Кей’ла едва могла двигаться, пот слеплял ей волосы, она с трудом переводила дыхание.

Щит она удерживала одной рукою над головой, прижимая второй к груди две баклаги с разведенным вином. На спине несла препоясанную ремнями плетеную корзину с едой. Все вместе: доспех, щит и припасы – весило почти половину от веса ее самой. Оставалось у нее стойкое впечатление, что пробеги она еще немного – и превратится в высушенный скелет, обтянутый сморщенной кожей.

Это был ее третий тур за сегодня. Бегала она вдоль высоких бортов, входила внутрь, бросала баклаги и корзину с едой и возвращалась за припасами для следующего экипажа. Подле первого фургона для нее оставили телегу, наполненную едой и питьем, но Кей’ла была маловата, чтобы ее тянуть, а потому бегала туда и обратно. Такова уж судьба хромого жеребенка.

Кочевники выпустили очередной залп, фырчанье подлетающих стрел звучало почти как трепет крыльев малых птиц. Присесть, щит над головой, скорчиться. И ждать: сперва быстрый глухой стук в борта боевых фургонов, потом фр-р-р-р, фр-р-р-р, фр-р-р-р стрел, летящих ко второй линии, и третья волна, идущая по крутой дуге прямо в небо, чтобы упасть почти отвесно, ударяя в защитников сверху. Фр-р-р-р, пак, фр-р-р-р, пак, пак, пак, пак, стрелы втыкались в мягкую землю с таким звуком, словно большой кот лупил лапою в мешок, наполненный мокрой мукой. Она и сама не понимала, откуда такие сравнения, но, когда сжималась под щитом, прикрыв глаза, видела это очень отчетливо – большой толстый котяра, играющий с мешком муки. Такая вот картинка.

И тогда кот ударил лапой в ее щит. Зашипело, заскворчало, разнеслась вонь горящей смолы, и что-то укололо Кей’лу в руку, которой она удерживала защиту. Девочка почти вскрикнула и почти вскочила, но стрелы продолжали падать вокруг, а потому она закусила губу, считая до десяти, и, только когда несколько мгновений подряд ни одна стрела не ударила в землю, она встала и осмотрела щит. Посредине, словно посланная мастером лучником, торчала окрашенная в зеленое стрела. Древко над плетенкой почернело и все еще слегка дымилось.

Она вырвала стрелу и осмотрела наконечник, острый и снабженный крюком, который должен был воткнуться в дерево и позволить привязанному к древку огню перескочить на него. К счастью, с намоченным водой лозняком справлялся он не слишком хорошо, влажные ветки сдерживали огонь. Но все равно острие наконечника оцарапало ей руку. Можно сказать, она пролила первую кровь.