Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе - Нико Воробьев

«Главный вопрос с наркотиками в том, хватает ли у человека денег, чтобы их покупать. К примеру, Кит Ричардс из The Rolling Stones пятьдесят лет просидел на героине, но что-то никто не кричит, что он наркоман и его нужно изолировать от общества. Он ездит отдыхать на юг Франции, ему могут сделать переливание крови, чтобы очистить организм, и, конечно же, он принимает определенные меры предосторожности — например, не колет прямо в вену. Кстати, именно поэтому алкоголь так распространен и общепринят. Он дешев, его легко достать — можно перейти через дорогу, выпить рюмку виски и отлично провести следующие несколько часов. Можно быть алкоголиком с десяти-пятнадцатилетним стажем, а никто и не заметит.

Мы не проводим границу между тяжелыми и легкими наркотиками. Дело не в том, какие из них легкие, а какие тяжелые, — дело в том, как их применяют. Например, если я употребляю кокаин два раза в год — на Новый год и на день рождения, — а ты выкуриваешь по десять косяков в день, чей наркотик тяжелее?» — отмечает Капаш.

Поскольку все люди разные, бесполезно говорить им, что они поступают правильно или неправильно. Нуну и его коллеги общаются с клиентами, скорее, с позиции врача.

«Если ты придешь к врачу и он скажет тебе, что тебе следует есть поменьше соли, он знает, что, выйдя из его кабинета, ты продолжишь солить еду, но надеется, что информация о влиянии соли на организм, которую он тебе предоставил, поможет тебе быть осторожнее. Мы поступаем именно так.

Если ты — наркоман и говоришь мне, что тебе нужно лечение, я могу в тот же день положить тебя в клинику. Если бы я был судьей, я бы этого не смог. Мне пришлось бы подписать постановление, клиника должна была бы одобрить его, и его нельзя отправить по факсу — только заказным письмом. На это может уйти несколько дней, и все это время наркоман будет продолжать принимать наркотики. Но я работаю на Министерство здравоохранения, и, скорее всего, я знаком с нужным человеком из клиники. Наша система здравоохранения открыта для всех. Даже если у тебя было десять рецидивов и ты хочешь вернуться в программу, государство это оплатит».

Звучит замечательно. Но есть одна загвоздка. Комитет по перевоспитанию охватывает не все демографические группы.

«Обычно к нам попадают новички. Большинство из тех, кто здесь оказывается, не старше 25, — признал Нуну. — Я думаю, они до сих пор живут с родителями, так что, если им захочется принять наркотики, это приходится делать на улице. Мне, к примеру, сорок. Если я захочу покурить травки, я просто открою окно. Если у человека имеется свое жилье, то, скорее всего, он достаточно взрослый, чтобы осознавать риски, — но, если тебе пятнадцать и ты вылетел из школы, твои родители разводятся или тебя кто-то обижает, тебе захочется утешиться таким образом. Поэтому нам важнее уследить за такими вот непутевыми подростками, чем за взрослыми, которые курят план просто потому, что им это нравится».

Однако в этом-то и проблема. Одна из причин, по которым количество наркозависимых в Португалии снизилось после 2001 года, — ровно та же самая, по которой закончилась эпидемия крэка в США в середине 1990-х: она называется «эффект младшего брата». Младшие дети видели, как их родители или старшие братья и сестры пускают свою жизнь под откос из-за крэка и героина, — и ни в коем случае не хотели пойти по их стопам. Таким образом, хуже всего в Португалии дела обстоят у стареющих героиновых наркоманов, которые сидят на игле с 1990-х, — и до них комитет по перевоспитанию как раз не может добраться.

«Они просто не приходят, — рассказала Адриана Курадо, координатор проектов в IN-Mouraria, центре помощи наркоманам, расположенном в старом мавританском районе — Мурарии. — Большинство правонарушителей — подростки, которых поймали на курении конопли и направили сюда. Но с нашими главными клиентами это не срабатывает — они просто не приходят. И что от этого меняется? Ничего».

В Средние века, когда Португалия обрела независимость, Мурария превратилась в гетто, где проживали остатки мусульманского населения Лиссабона. С тех самых пор район оставался плавильным тиглем, в котором смешивалось множество культур — он славился своими потайными китайскими ресторанами и уникальным музыкальным стилем фаду, зародившимся именно здесь. Кроме того, до недавнего времени Мурария оставалась одним из самых бедных районов в городе, но усилия властей по облагораживанию территории и следующее за этим по пятам повышение цен постепенно вытесняют отсюда старожилов.

«Наши клиенты — в основном мужчины за сорок, обычно бездомные, безработные, больные, — рассказала Адриана. — Средний класс тоже испытывает проблемы, но основная цель властей — очистить центр от бедняков, которые тут никому не нужны. Сейчас здесь не найти дешевого жилья. Еще несколько лет назад они могли позволить себе комнату, но теперь вынуждены уезжать из города».

Я огляделся. Несколько человек, в основном пожилых, играли в карты, сидя на диванах. Стены пестрели постерами и листовками, и симпатичная испанка-волонтер ходила по помещению и раздавала всем сэндвичи. Каждый день в это учреждение, которое служит центром притяжения для местных аддиктов, приходит пятьдесят-шестьдесят человек. Здесь они могут общаться, обсуждать свои проблемы и обмениваться последними сплетнями. Здесь они могут отдохнуть, выпить кофе и зайти в интернет, записаться к врачу и получить помощь с миграционными или жилищными документами.

«Я бы сказала, что каждый шаг против запрета наркотиков — это шаг в правильном направлении, — сказала Адриана. — Я думаю, они правильно сделали, что декриминализовали наркотики 17 лет назад, но этого недостаточно. Мы смогли уменьшить стигматизацию, но она все еще существует. Необходимо регулирование рынка наркотиков — желательно всех, но хотя бы самых основных».

Сегодня район Касаль Вентозо выглядит иначе, чем раньше. Сойдя с поезда в Алкантаре, вы попадаете в ошеломляющую мешанину граффити, лиц знаменитостей и психоделических узоров, а выйдя из нее, оказываетесь рядом с мостом 25 апреля. Чуть дальше по дороге находится ярко-розовое жилое здание. В отличие от Мурарии, оно пока не подверглось облагораживанию, но и об апокалипсисе 1990-х напоминает мало. На первом этаже этого здания располагается штаб-квартира CRESCER.

«Я начал работать в Касаль Вентозо в 1998 году, — рассказал мне психолог Америко Наве. — Я знал, что люди лишаются рук и ног, что они умирают прямо на улицах от передозировки, и нет никаких программ по оказанию помощи этим людям. Так что в 2001 году мы с тремя моими коллегами основали CRESCER — и кинули клич по поиску аутрич-команд».

Португалия не первая декриминализировала наркотики: еще в 1988 году это сделала Коста-Рика. Но секрет успеха португальской политики в том, что она сопровождалась активными усилиями по минимизации вреда и щедрой социальной поддержкой. Идея минимизации вреда основана на том, что люди будут употреблять наркотики в любом случае. Их невозможно принудить к лечению, а если и так — нет никакой гарантии, что они не подсядут снова. Именно поэтому загонять их в клиники силой бесполезно; максимум, чего можно добиться, — сделать их привычку чуть более безопасной для них, снизив риски заражения ВИЧ, передозировки и других проблем. Аутрич-работники раздают презервативы, стерильные иглы и влажные салфетки, предлагают помощь и консультации. Конечно, скептики скажут, что это лишь поощряет наркоманов потакать своей слабости, но с другой стороны: если угроза смерти их не останавливает, то что остановит? Минимизация вреда направлена не на то, чтобы заставить людей отказаться от наркотиков, а на то, чтобы уменьшить сопутствующий ущерб.