Путь дракона - Дэниел Абрахам

Трава вдоль дорог подрастала, листья на деревьях раскрывались все больше, переливаясь под ветром зеленью и серебром. Два дня пути с востока на запад, четыре с севера на юг — охотничьи горные тропы, сон в собственной постели, опрокинутый кубок чистейшей синевы над головой… Роскошная тюрьма, в которой Доусон Каллиам вынужден терять целые месяцы, пока королевство рассыпается в прах.

В поместье кипела работа. Ни к летнему присутствию, ни к зимним отлучкам хозяина (кроме как на королевскую охоту) здесь не привыкли, и озабоченность людей Доусон ощущал чуть ли не кожей. О ссылке его все знали, так что подсобные флигели и конюшни наверняка полнились толками, сплетнями и пересудами.

Оскорбляться было все равно что злиться на пение сверчков. Рабочий люд, простой и безыскусный, понимал лишь свои нехитрые истины, и судить о большом мире мог не лучше, чем капля дождя или древесный сучок.

А вот от Канла Даскеллина барон ожидал большего.

— Опять письмо, милый? — спросила Клара, глядя, как Доусон мерит шагами длинную галерею.

— Канл ничего толком не пишет, — отмахнулся Доусон и перелистнул страницы, находя нужное место. — Послушай только: «Его величество по-прежнему слаб здоровьем. Лекари склонны считать, что мятеж наемников подорвал его силы, однако обещают улучшение к зиме». Или вот: «Лорд Маас ожесточенно защищает доброе имя лорда Иссандриана и всячески пользуется тем, что ему удалось избежать наказания». И все в том же духе. Одни недомолвки и намеки.

Клара отложила рукоделие. От полуденного жара на лбу и над верхней губой проступил пот, из прически выбился локон. Тонкое летнее платье почти не скрадывало линий ее тела, более гибкого и уверенного, чем у юной женщины. В золотых лучах солнца, льющихся через окно, она была невыразимо хороша.

— А чего ты ждал, любовь моя? Искренних признаний открытым текстом?

— С таким же успехом он мог и вовсе не писать, — буркнул Доусон.

— Ты сам знаешь, что не прав. Даже если Канл не сообщает о придворных делах, сам факт переписки о многом говорит. О пишущем всегда можно судить по адресатам. От Джорея вестей нет?

Барон сел на диван наискось от жены. Молоденькая служанка показалась в дверях в дальнем конце галереи и при виде обоих хозяев тут же скрылась.

— Он написал десять дней назад, — ответил Доусон. — По его словам, при дворе ходят на цыпочках и говорят шепотом. Никто не верит, что все кончилось. Симеон еще в день именин принца Астера собирался объявить, кому отдаст сына на воспитание, но переносил срок уже трижды.

— Почему?

— По той же причине, по какой отправил меня в ссылку из-за предательства Иссандриана. Если он выберет кого-то из моих союзников, Иссандрианова клика возьмется за оружие. Если он отдаст сына им — восстанем мы. Если учесть, что во главе наших сейчас Канл, то король не так уж не прав.

— Я могла бы съездить спросить у Фелии, — предложила Клара. — Ее муж ведь сейчас примерно в той же роли, что Канл? А мы с Фелией не виделись целую вечность, отчего бы нам не встретиться.

— Исключено. Послать тебя в Кемниполь? Одну? К Фелдину Маасу? Это опасно, я запрещаю.

— Почему одну? Там ведь Джорей, а с собой я возьму Винсена Коу.

— Нет.

— Доусон, любовь моя, — выговорила Клара решительным тоном, какого барон давно уже не слыхал. — Когда город запрудили чужеземные наемники, я тебя послушалась. Но мятеж давно подавлен. Если никто первым не протянет руку, дело не наладится. Симеон не может помочь, поскольку повеления тут бесполезны. Вы с Фелдином тоже ничего не добьетесь, потому что вы мужчины и не знаете, что делать. Вы обнажаете клинки, а мы щебечем о платьях и балах до тех пор, пока вы не вложите мечи в ножны. Ты не склонен налаживать отношения — но незачем считать, что это так уж сложно.

— Мы испробовали что могли.

Клара подняла бровь. Повисла тишина на три удара сердца. Четыре.

— Значит, будешь собирать армию? — спросила она.

— Мне запрещено. Одно из условий ссылки.

— Ну что ж. — Клара вновь взялась за иглу. — Вечером напишу Фелии и намекну, что не откажусь от приглашения.

— Клара…

— Ты совершенно прав. Без сопровождающих нельзя. Ты поговоришь с Винсеном Коу или лучше я сама?

Доусон даже сам удивился захлестнувшей его ярости. Вскочив, он швырнул на пол письмо Канла Даскеллина, руки чесались запустить в окно галереи книгой, побрякушкой или стулом. Клара, сжав губы, не отрывала глаз от рукоделия, тоненько поблескивала ныряющая в ткань иголка.

— Симеон не только твой король, но и мой тоже, — заявила она. — И ты в этом доме не единственный, в чьих жилах течет благородная кровь.

— Я поговорю, — сквозь ком в горле пробормотал Доусон.

— Прости, милый, что ты сказал?

— Коу. Я поговорю с Коу. Но если он не поедет — не поедешь и ты.

Клара улыбнулась:

— По пути пришли сюда мою горничную. Я велю ей принести перо.

Егерь жил за гранитно-нефритовой стеной главной усадьбы, в длинном низком доме, с соломенной крыши которого свисали плетеные кожаные шнуры с черепами и костями убитых животных. По сторонам внутреннего дворика, где не ступали ничьи сапоги, среди высокой травы торчали соломенные мишени для тренировки лучников, из псарен несло собачьим пометом. Над углом дома нависало высокое белоснежное дерево в летнем цвету.

Привлеченный голосами, Доусон зашел за дом. Пятеро его егерей собрались вокруг старого пня, служившего столом, на котором сейчас лежал молодой сыр и свежий хлеб. Молодые и загорелые, скинувшие рубахи под палящим солнцем, они напомнили Доусону о юности — когда сильное ловкое тело радовалось солнцу, когда радости и забавы летнего дня не оставляли места невзгодам. Тогда Симеон был его другом. Теперь они оба не те, что прежде.

Заметив барона, кто-то из егерей вскочил, за ним остальные. Винсен Коу маячил за спинами, с синяком вокруг опухшего левого глаза. Доусон сделал шаг ему навстречу, не глядя на прочих.

— Коу, — велел он, — ступай со мной.

— Милорд, — коротко кивнул егерь и поспешил за ним. Барон зашагал по широкой дороге, что вела мимо усадьбы к северному пруду. Землю прочерчивали тени от высоких спиральных башен.

— Что с тобой? — спросил Доусон. — Камни глазом ловил?

— Не стоит вашего внимания, милорд.

— Говори.

— Мы вчера выпили чуть больше обычного, милорд. Один из новичков разошелся и… высказал предположение, которое я счел оскорбительным. Он повторил, и мне пришлось ему объяснить, что он ошибается.

— Он назвал тебя моим наложником?

— Нет, милорд.

— Что же тогда?

Весной, перед началом придворного сезона, пруд бывал чистым, как родник. Осенью, когда Доусон возвращался из Кемниполя, вода становилась темнее чая. Он редко заставал пруд в середине лета, когда отражения деревьев делали воду почти изумрудной. Штук пять уток плыли на противоположный берег, оставляя расходящийся след. Доусон остановился у самой воды, где под травой хлюпала жидкая грязь. Неловкое молчание Винсена Коу интриговало его все больше.