Тень фараона - Сантьяго Мората

Она сняла с меня тунику, развязала мою набедренную повязку и ненадолго застыла, рассматривая мое тело, и с ее лица исчезла уверенная улыбка.

Нефертити смотрела на меня, и ее грустные глаза спрашивали, что же оставило на мне все эти отметины. Она обвела своей маленькой горячей рукой мои многочисленные раны, потрогала шрамы и снова посмотрела мне в глаза с глубокой печалью. Она винила себя в том, что мне пришлось все это пережить.

Я осторожно взял в ладони лицо любимой и поцеловал ее.

Печали больше не было.

Я не мог бы рассказать об акте любви, совершившемся в этой комнате. Сегодня я думаю, что, возможно, порожденная при этом энергия отогнала наших врагов, потому что все пережитое раньше не могло и отдаленно сравниться с этим.

Как в великолепные ночи любви, когда я был рядом с Нефер, наши тела дарили нам наслаждение, так в эту ночь сливались наши души, наши Ка ускользали из тел, соединяясь и обнимая даже пустыню, окружавшую нас, чтобы затем вернуться каждая в свое тело.

Нам отвели не ту комнату, в которой Нефертити жила в последние месяцы, и я мог бы снова отыскать ее, и если бы я вошел в ту, прежнюю, то не узнал бы ее, потому что она была другой без этой женщины. Если рай существует, я был там в моменты слияния с моей богиней, я это знал наверняка. Я понимал теперь причину безумия Эхнатона – очевидно, он достигал с нею того же состояния и тех же высот, что и я. И понимал, что толкнуло Тута на такой чудовищный поступок, почему он взял ее силой.

Когда мы очнулись и вновь обрели способность говорить, еще покрытые испариной, Нефертити придвинулась ко мне.

– Расскажи мне обо всем, – попросила она.

Я так и сделал. Я рассказал ей об обмане моего отца. О том, как он лишил жизни моего лучшего друга и своего лучшего солдата. О том, что чувствовал в бою. А когда я поведал ей о встрече с Джехом, она засмеялась от удовольствия.

Рассказал, сколько усилий потратил на то, чтобы увидеться с ее отцом, что растрогало ее до слез, и о предательстве, сначала со стороны ее брата, а потом – ее отца. Взгляд Нефертити стал суровым.

Я говорил о Туте и о том, что он живет с одной из ее дочерей, о добром Усермонте с его редким чувством справедливости. Рассказал о священных совокуплениях с Нефрет, и она снова засмеялась при виде моего смущения, прощая меня без всякого упрека, и хохотала, когда я пересказывал ей комические сцены перед храмом во время церемонии.

Я вспоминал о времени, проведенном в капе, о благородстве Сура и о путешествии, которое мы с ней совершили, находясь так близко и так далеко друг от друга… О схватке с людьми ее брата, при которой она присутствовала, находясь на расстоянии всего в несколько локтей.

За такое короткое время я наговорил больше, чем за всю жизнь.

А Нефертити не говорила ничего. Только с удовольствием слушала. Она прекрасно понимала, что мне необходимо излить душу, рассказать все без утайки, открыть ей свою правду, которую я столько лет прятал, говорить без уверток, не испытывая ни малейшего недоверия, раскрыть себя, как ребенок, и освободиться от бремени, так давно тяготившего меня… Рассказал о том, как я потерпел неудачу с моим светом, как спутал Эхнатона и ее саму со своей превратно понятой верой, о том, что пытался сказать моей богине о любви раньше и не мог сделать этого. А еще она узнала о том, как нас еле живыми принесли в это селение, что наверняка станет причиной его уничтожения, о том, что я в ответе за смерть Сура, за неудавшуюся карьеру Усермонта, за свое постоянное простодушное попадание в ловушки…

Не произнеся ни слова, она освободила меня от всех этих тягот. Да, стоило пройти через все, что со мной случалось, ради этого момента.

Я ощутил себя воскресшим, без чувства вины, преисполненный покоя и совершенно счастливый впервые в жизни. Не однодневным счастьем, подобно благоухающему после дождя цветку, а спокойствием, которое дает чистая совесть и осознание того, что больше никогда не переживешь момента лучше этого. Да, это была кульминационная точка в моей жизни, и поэтому я мог без сожаления умереть, осознавая, что больше не хочу ничего. Я упивался каждым оставшимся мгновением рядом с ней. По сравнению с этим восхитительным расслабленным состоянием блекли ощущения, испытанные в детстве во время прогулки по Нилу вместе с Тутом.

Мы оба наслаждались этими ощущениями, пока сон не одолел нас.

Это был глубокий оздоровляющий сон, а не, пусть и приятное, забытье в пустыне, и не мой беспокойный сон с непреходящим ощущением опасности, и ничто не могло помешать мне вкусить его сладость.

– Просыпайтесь!

Внезапный и грубый переход от сладостного и глубокого сна к реальности был таким резким, что казалось, голова вот-вот разлетится.

Чьи-то руки безжалостно трясли меня. Я открыл глаза. Нефертити стояла рядом, одетая. Я улыбнулся ей.

Какой-то паренек тянул меня за руку с такой силой, что было больно.

– На нас напали!

Я не был к этому готов. Мне казалось, что все происшедшее до этой ночи было дурным сном, который Нефертити превратила в чудесное отдохновение.

Но парень продолжал кричать.

Я смотрел на свою женщину, которая теперь могла находиться рядом со мной с полным правом перед богами и людьми, и продолжал нежно улыбаться ей.

Она, хотя и опечаленная, держалась уверенно. Ее глаза призывали меня защитить ее… И не только ее, но и все селение.

Наше селение.

Я кивнул и стал одеваться. Мне принесли мое оружие и доспех, в который я облачился привычными, столько раз повторенными движениями на глазах у моей женщины с твердым взглядом.

Я смотрел на нее, пока не вышел из комнаты. Мне нужно было ощутить ярость. Глубочайший гнев. Я распахнул двери моего Ка дикому зверю или демоническому духу, который завладевал мной, когда я сражался.

Я хотел, чтобы она это видела. Чтобы знала, на что я способен, защищая ее. Чтобы она отметила твердость моего взгляда и понимала, какую жестокость я могу носить в себе. Чтобы знала: все, через что я прошел, все эти тренировки, циничное искусство войны, холод, который появился в моем сердце из‑за пережитых предательств, печаль, чувство вины и страха, люди, которых я потерял, – все это слилось воедино в этот момент, и я готов был отдать жизнь, чтобы спасти ее.

Последний взгляд – и я вышел, моментально заставив себя стереть из памяти ее лицо и воспоминания о благословенной ночи, поскольку мне нужно было собрать всю свою ярость, а нанести хоть один меткий удар, сохраняя ее чарующий образ в моем Ка, для меня было невозможно.

Когда я вышел во двор, уже были слышны звуки схватки. Мне ничего не говорили, пока противник не подошел совсем близко, возможно, по просьбе Нефертити.

Вскоре мне стало очевидно, что схватка длилась уже несколько часов, что противник преодолел заслоны, выставленные, как я учил в счастливые дни, до того, как враг попал сюда по моей вине.