Месть фортуны. Дочь пахана - Эльмира Нетесова

— Ты, бабуля, все умеешь. Так о тебе по деревне сказывают. Всем помогала. Теперь и Саньке подсоби, — просила Акулина бабку Волкову.

Та оглядела Земнухова, недоуменно на Акулину посмотрела:

— А он — здоровый кабан! На што я ему сдалась?

— Не по здоровью нужда! Лицо его изменить надо. Внешне! И вот с руки наколку эту убрать! Волосам прежний цвет вернуть.

— А на что ему — мужику, такое сподобилось? Чай, не баба! Мужика не морда красит. А руки и душа его! Ну и сугревность! Это от тебя зависит. Приласкай! И твоим станет, — советовала бабка.

— Надо! Не от прихоти! Жизни для, прошу, бабулечка! Сделай доброе!

Волчиха, пожевав губами, пронзительно разглядывала Седого.

— Покажь руки! — потребовала твердо. Оглядев ладони, пальцы и запястья, велела спину и грудь показать.

— Ладно, Акулина. Спробую я из ворона сокола слепить, если Господь даст мне подмогу и силы! — согласилась бабка и велела Земнухову пожить с неделю в ее избе.

Земнухов не одобрял затею Акулины. И отмахивался от бабки. Но… Та оказалась настырной, и Александру пришлось на время перебраться к старухе. Тем более, что работ в колхозе поуменьшилось. Выпавший глубокий снег сразу перекрыл дороги на поля. И те, какие не успели перепахать под зиму, остались до весны, до тепла.

Теперь трактористы развозили на поля навоз. Сбрасывали на ближних участках, на парниках. И лишь два колесных трактора управлялись на фермах. Отвозили в Орел молоко и яйца. Подвозили корма.

Земнухов уже не вскакивал чуть свет из постели. Возвращался с работы, когда темнеть не начинало. Отвозил пару раз навоз от ферм на поля и глушил трактор.

Волчиха получила Седого в полное распоряжение. Правда, Багров и участковый посмеивались в глубине души над затеей Акулины, не верили в возможности старухи, какая, правда, вот уже лет сорок заменяла в Звягинках, и не без успеха, врача и фельдшера, какие не соглашались ехать в деревню.

Но одно дело — принять роды у сельской бабы, заговорить грыжу, больные зубы, избавить от глистов детей. Умела Волчиха не без успеха справиться с младенческой, какую врачи называли эпилепсией и не знали, как с нею справиться. Лечила чахотку медведками и собачьим салом. Лишаи и экземы убирала навсегда. Но это болезни! А вот лицо, его изменить сумеет ли? Да и к чему? — пожимали плечами мужики.

А Волчиха, имени ее в Звягинках никто не знал, кроме сельсовета, едва возвращался Земнухов с работы, кормила человека и садила под икону. Молилась горячо, истово, прося Господа очистить человека от греха, исцелить его сердце и душу.

Под эти чистые молитвы бабки, сам не зная, как это получалось, Александр вытирал слезы со щек, а потом засыпал безмятежно.

Вокруг его головы горели свечи, теплым светом согревали глаза.

На третий день он не обнаружил на руке наколки, сделанной Черной совой. Ни следа от нее не осталось. Словно и не было никогда. Земнухов глазам не верил. Знал по зонам, что многие кенты хотели избавиться от похабных татуировок и наколок. Но это не удавалось никому. Тут же словно смыла ее бабка, без следа и боли.

Исчезла татуировка и с плеча, сделанная еще в зоне — по первой ходке. Седой поневоле подошел к зеркалу. Волосы его и не его… Не сверкают морозным инеем. Словно оттаяли. И не походили на колымский сугроб.

Земнухов подошел ближе. Глянул на прямой пробор…

Волчиха стояла за спиной, наблюдала за человеком.

— Бабка! Да ты — волшебница! Вот это отмочила номер!

— Чего? Иль не по душе? Не угодила чем? — удивилась Волчиха.

— Глазам не верю!

— Погоди! Это только начало! Вчерась тебя двое искали по селу. Шарамыги какие-то! Их участковый схватил за шиворота! Ночью! Сказались, что воевали они вместе с тобой на фронте. А документов при них не было. Зато ножи и наган имелись. Их враз схомутали и в Орел, в тюрьму повезли. Там разберутся с окаянными! Ишь, прохвосты! К нам — в Звягинки— с ножами! Иль мало мы под немцем натерпелись, чтоб и теперь нас убивать? — негодовала бабка.

— А ты их видела?

— То как же? Конешно! У одного ушей не было. Как обрезаны. У другого — морда, как у сушеной лягушки. Вся зеленая и в морщинах. Вояки выискались! Ни одного слова путного не сказали. Только срамное. Все детвору спрашивали

про тебя. Так у нас в деревне дураков отродясь не было. Я ж всех на свет принимала — под иконами, с Божьей помощью! — похвалилась старуха.

Седой сразу понял, кто искал его. Фингал и Заноза! Бывшие кенты. О них он слышал от Семена. Знал, к кому они прикипели. А значит на его след вышла Черная сова! С нею, он знал, шутки плохи. Эти законники достанут любого из-под земли. Выходит, на него началась охота по большому счету. И уж куда там маскарад? От этой малины никто не спрячется даже на погосте…

— Выходит, новый маэстро назначен. И уже приказал Шакалу. За навар взялся пахан ожмурить меня или за прокол после Семена обязали? Теперь уж не отвяжутся. Надыбали! Надо линять из Звягинок! Но куда? Файней от смерти смыться! От Шакала — никому не пофартило, — опустились плечи Земнухова.

Не успел одеться, участковый в дом вошел. Поздоровавшись, заговорил о случившемся: ч

— Я их враз приметил. Они не стали селян о тебе спрашивать, а сразу к детям подошли. Это и насторожило. Тем более, что по сумеркам. Темнеть начинало. Полезли под окна посмотреть. Не в дверь постучали, как все нормальные люди. Ну мы с ребятами взяли их. Прямо из-под окна. В сугробе. Они и не ждали. Отвезли в милицию. Там — в курсе дела. Разберутся.

Земнухов, собиравшийся навестить Багрова, понял, что не стоит ему появляться теперь. Участковый и впрямь, не кемарит.

Александр снял шапку, повесил на вешалку, подошел к столу.

Участковый онемел от удивления:

— Ты чего это? Покрасился, что ли? — спросил смеясь.

— Зачем? Иль я с ума сошел бабьим делом маяться? — обиделся Земнухов.

— Не злись. Но куда седое делось?

— Сам не знаю. Наколок нет. Посмотри! — показал руку.

— Это мелочь! — смеялась бабка. И указав на Александра, сказала:

— Вот видишь его глаза? Серые! А их род — синеглазый! И Санька был таким. Я помню! Так вот через неделю, если Бог даст, воротится родовое человеку! И не только глаза! — пообещала уверенно.

Седой еще долго говорил с участковым. Тот рассказал, как забирали, обыскивали, допрашивали кентов, как отобрали оружие.

— Хамили они нам! Называли лягавыми падлами, мусорами, даже лидерами. Хорошо, что у нас в деревне не все знают значение последнего. Но мне трудней всех пришлось. Я в войну такого не слыхал по отношению к себе! А эти мне грозили разборкой! — проговорился участковый невольно. И Земнухов вздрогнул, зная, такое впустую не обещают. И стремачи предупредили, не желая того, что ни сегодня, так завтра, сюда в Звягинки пожалуют уж не гонцы, а сама Черная сова… Эта спрашивать не будет никого.