Неукротимая Сюзи - Луиза Башельери

В голове Сюзанны, которой отнюдь не все это было известно, закружились вихрем мысли и воспоминания. Несмотря на неприязнь, которую она испытывала к своему прошлому, любопытство заставило ее подойти к этому дому и открыть входную дверь, которую забыли запереть на засов. Впрочем, запирать ее и не было необходимости, потому что здание пришло в негодное состояние: его крыша провалилась, а стены покрылись большими черными пятнами. Тут, похоже, уже давно никто не жил, но Сюзи все-таки зашла в дом с превеликими предосторожностями: она боялась столкнуться с кем-нибудь из бездомных нищих, которые, спасаясь от осенних холодов, находили себе убежище не только в катакомбах и подземельях города, но и в подобных заброшенных полуразвалившихся домах.

Она еще больше насторожилась, когда среди мусора, валявшегося на полу бывшей лавочки, она разглядела очертания человеческого тела, лежащего на соломенном тюфяке. Она подошла к нему и узнала лицо Мартины – постаревшее, морщинистое и испачканное сажей. Старушка крепко спала, похрапывая, и разбудить ее Сюзанне удалось лишь после того, как она стала трясти ее за плечи и громко звать:

– Мартина! Мартина!

Из беззубого рта вырвался болезненный стон. Старушка открыла гноящиеся глаза и с испугом уставилась на незнакомца.

– Мартина, это я! – прошептала Сюзи.

Старушка, приняв Сюзанну за злонамеренного сержанта полиции, с трудом приподнялась с пола и свела вместе ладони.

– Ваша светлость, не прогоняйте меня отсюда, – взмолилась она. – Эта конура – мое последнее пристанище…

Сюзи наклонилась поближе к ней, чтобы она могла рассмотреть ее лицо.

– Мартина, посмотри на меня… Это я, Сюзи, твоя красавица, Сюзанна Трюшо!

– Мсье, я не могу вам поверить. Та, о которой вы говорите, выглядит совсем не так, как вы, и, будь она жива, она никогда не оставила бы свою старую кормилицу в таком состоянии, в котором вы меня сейчас видите…

Чтобы убедить старую дуреху, «шевалье» снял шляпу, положил на пол шпагу в ножнах, распустил волосы и спросил:

– Что сталось с моим отцом, его женой, моими братьями Франсуа, Луи и Жаном-Батистом и моей сестрой Аделаидой?

Услышав все эти имена, Мартина, ничего не говоря в ответ, повнимательнее всмотрелась в физиономию мужчины, который, похоже, был хорошо знаком с семейством Трюшо. В конце концов она узнала черты лица, цвет волос и особенную голубизну глаз – глаз цвета агата, забыть которые невозможно, – и пробормотала:

– Сюзи? Что за злые шутки устраивает мне эта лихорадка? Какие еще страдания мне суждено перенести? Я еще жива или уже мертва? Вы – посланец дьявола, явившийся объявить мне, что я осуждена на вечные муки?

Сюзи присела на корточки и, превозмогая отвращение, вызванное неприятным запахом, обхватила руками исхудавшее тело этой женщины, которую она не узнала бы, если бы встретила ее на улице. Затем она ласково сказала:

– Успокойся, меня не присылал сюда ни Бог, ни дьявол. Ты видишь меня сейчас в такой одежде потому, что она стала моей второй оболочкой. После того как я покинула этот дом, судьба меня не щадила, и я позднее расскажу тебе, почему я была вынуждена наряжаться подобным образом. Судя по тому состоянию, в котором ты пребываешь, и по состоянию дома, с вами произошло какое-то несчастье…

Мартина стала рассказывать – как будто себе самой, глядя куда-то в пустоту:

– Господин Трюшо разорился еще в 1722 году. Бедная Аделаида, здоровье которой было слабоватым, умерла в том же году от болезни, которую она подхватила в зимние холода. В 1725 году, когда наш король взошел на престол, нищета и оспа прикончили всех остальных членов семьи. А я, которая ухаживала за всеми, когда они заболели, ни от кого не заразилась и осталась жива… Бог не захотел положить конец моим страданиям!

Сюзи задумалась: а где была она сама в 1725 году? Ах да, она тогда уже жила на улице Сен-Мерри, совсем недалеко отсюда. Ее начали терзать угрызения совести. Они стали еще более мучительными, когда она затем прошлась, нигде не останавливаясь, по помещениям этого обветшалого и заброшенного дома. На кухне, в которой уже давно не разжигали огонь, она отшвырнула ногой в угол двух валявшихся на полу мертвых крыс. Тут же появившееся у нее чувство отвращения отодвинуло ее угрызения совести на второй план.

С улицы донесся голос торговки облатками, которая – как и когда-то в детстве Сюзанны – кричала:

Облатки! Облатки! По низкой цене!

И детям, и взрослым по вкусу вполне!

Когда распродам всю корзинку свою,

Веселую песенку вам я спою!..

Сюзи без удивления отнеслась к тому, что у нее больше нет близких родственников. Она молча попыталась восстановить в памяти лица людей, которых она никогда больше не увидит. Прежде всего – лицо отца: его черты были крупными, а глаза – неизменно бегающими. Он был боязливым человеком, который заискивал перед клиентами, однако вел себя очень властно по отношению к слугам. Он не проявлял по отношению к ней, Сюзанне, особой привязанности и нежности, и его смерть ее не особенно расстроила. И уж тем более ее не расстроила смерть мачехи! Из всех сводных братьев она любила лишь Жана-Батиста. Вот его ей было жалко – ей было жалко, что он так и не стал взрослым мужчиной. Когда она рассталась с ним, он был еще маленьким ребенком. Только его смерть и оказалась для нее настоящим горем.

– Жан-Батист тоже умер? – спросила она, желая удостовериться, что она уже больше никогда не увидит ангельское лицо, голубые глаза и белые кудри этого мальчика… который, впрочем, сейчас уже давно повзрослел бы, если бы ему удалось выжить.

– Нет, вот он-то, слава Богу, не умер! Он – моя опора в старости, а я для него – единственный близкий человек!

– Жан-Батист жив?

– Да.

– Но где он? Чем занимается? Его выгнала из дома королевская полиция?

– Он остался со мной, здесь, но здание, как видишь, вот-вот окончательно развалится. Его собираются снести, чтобы построить на его месте другое. Жан-Батист заботится обо мне и кормит меня, как сын свою мать.

– Но… на что же вы живете?

– Нам, к сожалению, приходится жить за счет того, что ему удается украсть или выпросить, потому что ни у него, ни у меня не осталось ни соля. Этот юноша вообще-то не вор, но голод и забота о моем здоровье заставляют его просить милостыню и воровать!

Сюзи подумала, что, прежде чем уехать из Парижа, она должна заняться судьбой этих двух несчастных людей.

Мартина наконец согласилась поверить, что перед ней – не кто иной, как Сюзанна Трюшо собственной персоной.

– Сюзанна, – сказала она, – ну как я не смогла тебя узнать? Не было и дня, чтобы я не думала о тебе, чтобы я не вспоминала о той красивой девочке, которой ты была! Но… насколько я помню, какой-то дворянин приходил просить у твоего отца благословения, прежде чем на тебе жениться… Так ты замужем? Ты стала матерью?