Корона Подземья - А. Г. Говард

Высоко под потолком Вторая Сестра воровато подбирается к парящей в воздухе маме.

– Мама! – кричу я, но паучиха лишает ее равновесия, прежде чем мама успевает спохватиться.

Она летит прямо в кучу игрушек-зомби, копошащихся в бетонной чаше. Шифоновое платье напоминает роскошный розовый водопад. Обезумевшие игрушки набрасываются на нее.

– Не трогайте маму! – кричу я.

Чудовищный вой несется над танцполом – он заглушает и мой голос, и треск, который теперь раздается из динамиков. За белыми деревьями, в одном из зеркал на стене, открывается сияющий в темноте портал. Оттуда сочится черная маслянистая жидкость. Мгновение – и она превращается в призраков, которые поднимаются в воздух, точно дым.

Оставляя за собой маслянистые следы, они проносятся надо мной и принюхиваются; их вопли отдаются у меня в костях и заставляют крылья дрожать. Я плачу и ползу вперед, к маме, погребенной под игрушками-зомби. Нельзя, чтобы мюмзики сочли ее одной из них. Но Джеб и Морфей тоже нуждаются в моей помощи.

Я делаю ошибку – оглядываюсь на галерею. Оба по-прежнему связаны зелеными побегами. И тут Вторая Сестра набрасывается на Червонную Королеву. Та выбрасывает еще несколько лоз, подтягивая себя ближе к деревьям. Вторая Сестра бежит за ней – паук, гонящийся за цветком, совсем как на моей мозаике. Я ахаю, догадавшись, что задумала Королева. В ту самую секунду, когда Вторая Сестра выпускает паутину, чтобы накрыть ею Джеба, свой бесценный трофей, Червонная Королева ныряет в разинутую пасть дерева тумтум, увлекая обоих за собой.

Джеб и Морфей исчезают.

Я падаю на живот, не веря своим глазам, а потом, справившись со слезами, смотрю на дерево и жду.

– Пожалуйста, не возвращайтесь… пожалуйста, не надо, – шепчу я, не в силах представить Джеба и Морфея изуродованными, как остальные изгои зазеркалья.

Секунды кажутся долгими, как часы. Я закрываю глаза, борясь с желанием посмотреть. Но перед моим внутренним взором – их лица, чудовищно обезображенные.

Я едва дышу.

Побуждаемая воплями мюмзиков, я открываю глаза и выдыхаю. Пасть дерева по-прежнему закрыта. Джеба, Морфея и Червонной Королевы нигде нет. Но мое облегчение окрашено страхом. Их обоих, очевидно, не прогнали от ворот, а значит, они в плену Гдетотам, вместе с тысячами преступников из Страны Чудес.

Мюмзики носятся у меня над головой – их столько, что они кишат, как стая гигантской саранчи. Я дрожу от ужаса, думая о судьбе Джеба и Морфея. Надо будет помочь им – потом. Наверняка есть какой-то способ.

А сейчас в опасности моя мама.

Глубоко удрученная, я ползу к краю бетонной чаши. Мамы не видно под игрушками, которые собрались внутри. Подобрав кий, который она уронила при падении, я тычу им игрушки. Они рычат и расступаются. Мамино платье разорвано, маска съехала, но она в сознании. Она отталкивает игрушки, которые хватаются за нее, и протягивает руку к кию. Под ее весом мое плечо чуть не вылетает из сустава; такое ощущение, что спина рвется.

Но за секунду до того, как мама успевает уцепиться за край чаши, ее подхватывает поток воющих мюмзиков, которые кружатся над нами, издавая душераздирающие вопли. Меня обдает холодным ветром.

– Стойте! – кричу я, накрыв голову руками. – Она не из вашего мира!

Они не обращают на мои слова внимания и летят вниз, наполняя чашу. Поборов нестерпимую боль, я заставляю себя встать.

– Возьмите и меня! – умоляю я.

Кружащееся, воющее облако всасывает всё вокруг: сияющие деревья тумтум, игрушки-зомби, цепляющиеся за маму, Вторую Сестру с ее паутиной. Я хромаю к зеркалу, вдогонку за циклоном, который втягивается в портал, оставляя за собой лишь маслянистые потеки.

Надеясь нырнуть в зеркало, прежде чем портал закроется, я бросаюсь к нему, но уже слишком поздно. Я ударяюсь об стекло в ту секунду, когда проход закрывается. Зеркало, холодное, неподатливое, трескается, изрезав меня. Всё, что я могу, – это истекать кровью и наблюдать за кошмаром, который я сама вызвала и который разыгрывается передо мной в разбитом стекле.

Мюмзики со своей добычей летят в Страну Чудес, и кроличья нора взрывается изнутри, как будто не выдержав напора. Ничего не остается, кроме взрытой земли и разрушенных солнечных часов.

Входа больше нет.

Не считая меня и моей сиделки, никого нет. Я сижу за черным железным столиком, как в бистро, в забетонированном дворике, которому придан вид мощеного.

Ножки мебели уходят в бетон на тот случай, если вышедший из-под контроля пациент попытается в припадке ярости швырнуть стулом. В середине стола, как гигантский гриб, торчит черно-красный зонтик в горошек, который заслоняет половину моего лица. На столике стоят серебристые чашечки и блюдца. Два прибора – один для меня, другой для папы.

Я здесь, потому что потеряла голову. Мой разум расстроен. Так говорят врачи.

Папа верит им. А почему бы нет? У полиции есть доказательства. Разоренное «Подземелье» выглядит точно так же, как моя комната, «Нити бабочки» и школьный спортзал. Кровь на скатерти соответствует маминой ДНК; моя кровь – на футболке Джеба, которую нашли в моем рюкзаке в гараже.

Маму и Джеба не могут отыскать уже месяц. Я не столько подозреваемая, сколько жертва. Какого-нибудь культа, например. Или банды. Это был темный ритуал. Или припадок жестокости, вызванный промывкой мозгов. Но наверняка мне кто-то помогал. В конце концов, разве может одна слабая девушка учинить такой хаос собственными силами?

Никто не заставит меня говорить об этом. Слыша вопросы, я впадаю в ярость, как дикое животное – или необузданный подземец.

Когда спасатели нашли меня в разгромленном «Подземелье», я была сломлена, не считая искалеченного крыла, которое я успела втянуть, не считая порезов от разбитого стекла. Я не могла произнести ни слова, только вопила и плакала.

Папа не позволил сотрудникам клиники вколоть мне успокоительное. И я благодарна ему за это. Поскольку меня нельзя было усмирить лекарствами, я оказалась в комнате с мягкими стенами, чтобы не навредила себе. Я неделю просидела, скорчившись, в углу, измученная, вялая, в окружении одной лишь бесконечной белизны. Она напоминала о деревьях тумтум, населяющих мои кошмары. Я мучила себя, вспоминая о мозаиках, о том, как все они сбылись в ту роковую ночь.

Не было никаких трех сражающихся королев. Были только Червонная Королева и я, две половинки моей души, которые я изо всех сил старалась разделить. Червонную Королеву заживо сожрала какая-то злобная тварь – дерево тумтум, – и волшебная часть меня осталась стоять посреди бури и хаоса, а человеческая оказалась закутана во что-то белое, вроде паутины. Это – мой рок, смирительная рубашка.

Теперь самые темные ночи минули. Две половинки моей души соединились. Я выпускаю свою магию на волю – тайком, осторожно, неторопливо, чтобы умерить тупую боль в сердце. Правое крыло еще не зажило, но каждый день я его разминаю, и оно потихоньку приходит в норму.