Обратный отсчет - Олекса Белобров

Из офицеров с первой «вертушкой» летели командир роты капитан Егерский, командир первого взвода старший лейтенант Зинченко, замкомандира батальона старший лейтенант Петренко и авианаводчик из вертолетного полка старший лейтенант Омельчук; остальные — солдаты первого взвода и радисты. Следующие три машины высаживали огнеметное отделение, боевые расчеты с АГС-17 и «Утесом» и основную часть личного состава роты, в том числе лейтенанта Климова, замполита роты, находившегося в замыкающем строй вертолете.

Главной задачей Хантера комбат определил следующее: взять под опеку авианаводчика и вместе с ним навести остальные «вертушки» в район десантирования, пока ротный организует бой. В самом начале боя, пока не подоспеет комбат, «на привязи» возле замкомбата должны находиться два радиста из взвода связи.

Ночевали вблизи своих вертолетов — имущество «первой волны» загрузили еще с вечера, борттехники остались в машинах, пилотов подвозили с утра, за полчаса до вылета.

Уже в темноте в лагерь десантников прибыл старший лейтенант Виктор Омельчук — своего рода уникум. По всему Афгану о нем ходили самые неправдоподобные и противоречивые легенды. Романтический поэт и бард, автор и исполнитель множества песен об Афганистане, Виктор был своего рода «коллекционером» событий и приключений, а по первой военной специальности… политработником. В свое время, по прихоти судьбы, ему случайно довелось заменить тяжело раненного авианаводчика, и старший лейтенант так им и остался. Его кумиром был Антуан де Сент-Экзюпери, которого Омельчук буквально боготворил, и не удивительно, что имя великого француза стало его позывным и прозвищем.

Людей накормили поздним вечером — утром предполагались боевые действия высокой интенсивности, а на полный желудок, как известно, не воюют. Ранение в живот в таких случаях — неминуемая смерть от сепсиса. Несмотря на колоссальное психологическое напряжение, царившее в лагере, комбат нашел-таки время и собрал у себя в палатке офицеров: заместителей, командиров рот и авианаводчика, чтобы сказать слова напутствия. Каждому «начислили» по пятьдесят граммов излюбленного напитка комбата — все того же «копья».

— Завтра очень важный день, друзья. — Майор Иванов с солдатской кружкой в руке обошел присутствующих, чокаясь с каждым. — Возьмем душманскую верхушку — обезглавим банды на некоторое время. Пока новые предводители объявятся — мы их подчиненных как следует проредим. За победу! — Одним глотком комбат осушил посудину.

Продолжения не последовало — завтра в бой.

В половине пятого команда «Подъем!» всколыхнула лагерь. Началось смутное движение, сначала напоминавшее броуновское, но через несколько минут ставшее осмысленным и целенаправленным. За каждым десантником был установлен многоступенчатый контроль — чтобы никто не ел, не пил и не забыл ничего из снаряжения. За всем этим следили не только офицеры, прапорщики и сержанты, но и сами солдаты. Старослужащие помогали «шнурам» — никакого намека на «дедовщину» Петренко не заметил, бойцы напряженно готовились к десантированию и бою.

Ровно в пять пятнадцать команды заняли места в вертолетах, мощно месивших утренний воздух винтами. Взглянув в иллюминатор, Хантер заметил на краю летного поля командно-штабной БТР «Чайка» и «уазик» комбрига. Там собралась группа старших офицеров бригады, наблюдавших за тем, как грузится десант. Сквозь запыленное стекло он разглядел самого Папу, начальника политотдела, Тайфуна и еще несколько знакомых лиц.

Наконец в темное еще небо взлетела зеленая ракета, и вертолеты с десантом, тяжело прокатившись по бетонке, «по-самолетному» оторвались от аэродромных плит и взяли курс на юго-запад. Хантерово сердце снова забилось учащенно — вот оно, настоящее дело! Совсем скоро ему придется бежать, ловить в прицел фигуры врагов, стрелять, укрываться от огня «духов» — короче, заниматься тем, чему учили четыре года в училище и несколько лет упорно натаскивали в войсках.

За себя он не боялся: опыт, приобретенный за десять месяцев, не раз подтверждал, что старший лейтенант Петренко вполне способен воевать и делает это совсем неплохо. Но сейчас он впервые шел в бой в новом качестве; на нем лежала огромная ответственность за жизнь трех сотен подчиненных. Это настолько смущало Александра, что в мыслях он уже не раз упрекал себя — зачем, дескать, сунулся на батальон, сидел бы себе на роте, воевал, как остальные, в цепи, и все было бы привычно и нормально.

Но стоило вспомнить известных ему батальонных замполитов вроде Почтальона Печкина, как его охватило негодование. Ну-ка, попробуй представить этих «политрабочих» в вертушке первой волны с автоматом в руках! Кто их тут видел? Сидит себе такое чмо, замполит парашютно-десантного батальона, безвылазно в «ленинской комнате», царапает протоколы собраний, планы-графики, малюет плакаты, беседы с дневальными проводит, да еще и заносит всю эту мутотень в дневник индивидуально-воспитательной работы. А перед заменой Монстр оформит ему представление на Красную Звезду — и кто потом в Союзе догадается, что этот убогий все время в Афгане, словно Кощей Бессмертный, только чах над своими чеками, да ежедневно подсчитывал, сколько еще успеет заработать и сколько часов осталось до замены…

А, да плевать ему на них! Выбросив пустые мысли из головы, Хантер еще раз проверил себя — все ли в порядке. Подготовился он основательно — на голове каска, обмотанная горной маскировочной сеткой, на ногах — ношеные кроссовки, ступни в носках заранее смазаны вазелином, чтоб не терло где не надо. На себе — комбез КЗС[125], для краев «южнее южных» — самое то из-за жуткой жары. На поясе бинокль, ПМ в самодельной открытой кобуре и сахалинский «медвежатник». На груди топорщится «лифчик» со всей боевой загрузкой и шприц-тюбиком с промедолом, за спиной — рюкзак десантника, в руках автомат со спаренными пулеметными магазинами (недаром учил легендарный начразведки его экс-бригады, по прозвищу Джеймс Бонд, он же майор Дардин, что первые пять минут боя максимально важны для выживания). В прикладе автомата — резиновый жгут и индивидуальный пакет, сзади на поясе фляга с водой, еще одна — в рюкзаке.

Вопреки приказу комбрига, «броник» замкомбата проигнорировал. Прежде всего потому, что сам он весил сейчас не больше шестидесяти килограммов, тогда как оружие и снаряжение, взваленные на себя, — не меньше тридцати, а его Ахиллово сухожилие, мастерски заштопанное в Куйбышевском госпитале, могло и не выдержать таких перегрузок…

Всей кожей ощущая близость и неизбежность боя, Хантер вытащил дочуркин рисунок и фото Афродиты. Взглянул — и спрятал в карман слева на груди, словно они могли защитить от пуль и осколков надежнее, чем тяжелый бронежилет. На эти его манипуляции никто не обратил внимания; все, кто находился в вертолете, были сосредоточены на своих мыслях и чувствах.

Тем временем от пилотов вернулся неугомонный авианаводчик Экзюпери, облаченный в странноватый вертолетный бронежилет с «воротником», и плюхнулся рядом на лавку.