Молитвы разбитому камню - Дэн Симмонс

— Вот так у нас здесь обстоят дела с погодой, — говорили из Космического центра Кеннеди. — Что будем делать?

— Мы прочитали ваш телефакс, но все равно не понимаем. — Это уже из Космического центра Маршалла. — Объясните, почему необходимо все отменять из-за столь незначительной аномалии? Вы же уверяли, что все стопроцентно безопасно, что можно их хоть ногами пинать и ничего не будет?

Фил Макгуайр, ведущий инженер из команды Кольвина, заерзал в кресле и заговорил, зачем-то повышая голос. Около каждого участника телеконференции были установлены четырехпроводные передающие устройства, которые улавливали даже самую тихую речь.

— Не понимаете? — Макгуайр почти кричал. — Да вся проблема в сочетании факторов! Воздействие холодных температур и возможной электрической активности в облачном слое. Во время пяти предыдущих запусков было три кратковременных сбоя в проводке, соединяющей удлиненные кумулятивные заряды в ракетных ускорителях и антенны командной связи…

— Кратковременные сбои, — ответил и из центра Кеннеди, — но ведь все в пределах необходимых параметров?

— Ну да… — Казалось, Макгуайр вот-вот расплачется. — Но мы же постоянно перекраиваем эти чертовы параметры, подписываем все новые бумажки. Только поэтому и не выходим за пределы. Мы просто-напросто не знаем, почему наблюдался нестационарный ток между зарядами си-двенадцать-би в ракетных ускорителях и внешних топливных баках, ведь никаких сигналов при этом не поступало. Роджер думает, что, может, лазерная связь виновата или сам корпус си-двенадцать иногда пропускает статический разряд и возникает подобие командного сигнала… Роджер, ну скажи же им, ради бога!

— Мистер Кольвин? — Голос из центра Маршалла.

Роджер откашлялся.

— Мы наблюдаем это явление уже некоторое время. Предварительные данные показывают, что при температурах ниже двадцати восьми градусов по Фаренгейту остаточный оксид цинка в си-двенадцать-би инициирует ложный сигнал… если есть достаточный статический разряд… теоретически…

— Но никаких исчерпывающих данных по этому вопросу нет? — уточнили из центра Маршалла.

— Нет.

— И во время последних трех запусков вы подписали документ об отклонениях, удостоверяющий готовность к полету?

— Да.

— Ладно, — подытожил голос из центра Кеннеди. — Мы выслушали мнение инженеров, как насчет менеджмента компании?

Билл Монтгомери объявил пятиминутный перерыв, и все собрались в холле.

— Черт побери, Роджер, вы с нами или против нас?

Кольвин смотрел в пол.

— Я говорю серьезно, — пролаял Монтгомери. — В этом году космический сектор принес компании двести пятнадцать миллионов чистого дохода. Роджер, ваши усилия — это весомый вклад в наш успех. А теперь вы готовы пустить все коту под хвост из-за каких-то дурацких временных сбоев. Да что они могут значить по сравнению с огромной работой, которую проделала наша команда! Через несколько месяцев откроется вакансия вице-президента, Роджер. У вас неплохие шансы, подумайте о них, не теряйте голову, как этот ваш истерик Макгуайр.

— Готовы? — спросили через пять минут из центра Кеннеди.

— Запускайте, — сказал вице-президент Билл Монтгомери.

— Запускайте, — сказал вице-президент Ларри Миллер.

— Запускайте, — сказал вице-президент Стив Кэхил.

— Запускайте, — сказал руководитель проекта Том Вейскотт.

— Запускайте, — сказал руководитель проекта Роджер Кольвин.

— Хорошо, — подытожили в центре Кеннеди. — Мы передадим ваши рекомендации. Жаль, что вы, джентльмены, не сможете завтра быть здесь и своими глазами увидеть запуск.

— Ой, кажется, я вижу Лонг-Айленд! — воскликнул, глядя в свой иллюминатор, Билл Монтгомери.

Кольвин оглянулся.

— Билл, — спросил он, — сколько в этом году компания заработала на перепроектировке си-двенадцать-би?

Монтгомери глотнул спиртного и с удовольствием вытянул ноги.

— Думаю, порядка четырехсот миллионов. А что?

— А агентство не собиралось отказаться от наших услуг и обратиться к кому-нибудь еще… после?

— Черта с два, — подключился Том Вейскотт. — А на кого им нас менять? Мы их держим за жабры. Подумали несколько месяцев, а потом приползли обратно. Роджер, вы же лучший в стране специалист в области самовоспламеняющихся составов и систем безопасности.

Кольвин кивнул, еще немного повозился со своим калькулятором и закрыл глаза.

Опустилась стальная страховочная перекладина, вагончик с лязгом карабкался все выше и выше. Разреженный воздух становился все холоднее, скрежет вращавшихся на металлическом стержне колес перерос в пронзительный визг, они миновали отметку в шесть миль.

«В случае разгерметизации салона кислородная маска автоматически выпадет из отсека в потолке над вашим креслом. Наденьте ее так, чтобы она закрывала нос и рот, закрепите резинку на затылке и спокойно дышите».

Кольвин опасливо посмотрел вверх на жуткий изгиб американских горок. Вершина приближалась. Впереди ждала пустота.

Небольшие приспособления с маской и кислородной емкостью назывались ЛЭКБ — личный эвакуационный кислородный баллон. Со дна океана подняли четыре из пяти таких устройств. Все они были активированы. Из рассчитанного на пять минут запаса воздуха каждый член экипажа израсходовал немногим более половины. Объем, соответствующий двум минутам сорока пяти секундам.

Кольвин смотрел на приближавшуюся вершину.

Раздался громкий металлический скрежет, вагончик накренился, миновал высшую точку и рванулся вниз. Позади Кольвина вопили, громко и безостановочно. Роджер согнулся пополам и ухватился за страховочную перекладину. Девять миль падения в пустоту. Он открыл глаза и глянул в иллюминатор. Установленные им кумулятивные заряды с хирургической точностью отделили половину левого крыла. При таком угле падения обломок правого крыла обеспечит достаточную площадь поверхности. Конечная скорость будет чуть ниже максимума. Две минуты сорок пять секунд, плюс-минус четыре секунды.

Кольвин потянулся к калькулятору, но тот взлетел в воздух, сталкиваясь с парящими вокруг бутылками, стаканами, подушками и другими объектами, которые не закрепили надлежащим образом. Вопили в салоне очень громко.

Две минуты сорок пять секунд. Успеешь о многом подумать. И может быть — вряд ли, но все же, — он наконец успеет вздремнуть, спокойно и без сновидений, после двух с половиной лет бессонницы и кошмаров.

Кольвин закрыл глаза.

Некоторые читатели этого сборника, наверное, знают, что рассказ «Утеха падали» со временем перерос в большой роман с тем же названием.[90]