Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Это так, — подтвердил мичман Протасов. — При нынешней обстановке с политической блокадой Советов самое время делать на них хорошие деньги.

Он чуть запнулся, поймав неодобрительный взгляд.

— Ваше превосходительство, мы же умные люди и прекрасно знаем соотечественников. Победить Россию запретами с ней торговать — невозможно! Русские крестьяне будут пухнуть с голоду, свистеть в кулак и люто ненавидеть не большевиков, которых числят своими, — они обвинят мироедов — капиталистов, только и помышляющих, как погубить первое в мире государство рабочих и крестьян.

— Предположим, — согласился Згурский. — Вы хотели встретиться, чтобы об этом рассказать?

— Я хочу помочь вам. В первый раз, когда мне попалась на глаза газета, в которой какой — то бумагомарака обвиняет вас в причастности к исчезновению миллионера Рафаилова, то решил, что это чья — то идиотская нелепая выходка. Но пресса не унималась и не унимается, будто кто — то спустил на вас свору голодных псов. Это настоящая травля! Подозреваю, здесь не обошлось без социалистов из правительства — они вас очень не любят.

— Это взаимно.

— Бьюсь об заклад, — продолжил Скороходов, — что они поставили себе целью доказать, что именно вы — организатор похищения Рафаилова. Не стоит заблуждаться и недооценивать французских политиков! Они прекрасно видят, что благодаря вашим усилиям белая эмиграция во Франции все более и более превращается в монолит. А поскольку с самого начала россияне имеют четкие взгляды на французскую внешнюю политику, то сбрасывать со счетов зарождающуюся силу становится невозможным. Как мне представляется, господа с Елисейских полей желают ударить по вам, чтобы разрушить построенную уже структуру Российского Обще — Воинского Союза.

— Я не исключаю этого варианта. Что предлагаете вы?

— На мой взгляд, на время вы должны покинуть Францию.

— Я делаю это регулярно.

— Да, мне известно. Но вы читали вчерашний номер «Пари трибюн»?

— Читал.

— Боюсь, что тут и совдеповские, и французские власти, оказавшиеся союзниками, попали в цель. Для тех, кто не знает ни вас лично, ни вашу преданность белому движению, письмо Ольги станет красной тряпкой для быка.

— У вас есть конкретное предложение?

— Как я сказал, на время скрыться. Но в таком месте, где вас не смогут найти.

— Предлагаете участвовать в полярной экспедиции?

— О нет! Но предприятие не менее рискованное и опасное.

— Я слушаю.

— В обход экономической блокады мы торгуем с Россией. Сейчас она пожелала возводить собственные автомобильные заводы, чтобы не зависеть от мировой политической обстановки. Своих средств у большевиков не хватает, поэтому они готовы дать концессию «Сидни Инкорпорейтед» на двадцать лет — для строительства и оснащения завода в Москве. Конечно же, концерну понадобятся там надежные, знающие люди. Я поговорил… Ну, скажем так, со своим родственником, который входит в правление компании. В случае вашего согласия «SI» будет рада видеть вас главой российского филиала.

— Скрываться от французского петуха в пасти русского медведя? Забавно.

— Самое безопасное место в бою — вблизи вражеских позиций, — парировал Скороходов. — Если вы решите принять это предложение, то без труда получите американский паспорт на любое имя, какое пожелаете. Поверьте, у нас большие связи в Госдепе и миграционной службе — вам не придется ждать.

— Может быть, и так, — выдержав паузу, задумчиво сказал Згурский.

— Прошу прощения, Владимир Игнатьевич. Вы, кажется, совсем не слушаете меня?

— Отчего же, я вас слышу.

— Мне показалось, что вы полностью углублены в свои размышления… Вы думаете о дочери?

— Вы на редкость проницательны.

— Признаться, когда я увидел ее письмо в газете… Вернее, после того, как минул первый шок, я попытался вообразить, как обстояло дело. Маловероятно, что юная Ольга Згурская сама приехала в редакцию «Правды» и объявила, что она желает опубликовать открытое письмо своей крестной — греческой королеве. Вероятно, она действует под контролем ОГПУ, и письмо — ее единственный шанс дать вам знать об этом.

— Возможно, — тихо, почти шепотом ответил Згурский. — Будем считать, что вы меня убедили. Но ответьте мне на один вопрос: почему вы вдруг решили столь ревностно помогать мне?

— Владимир Игнатьевич, я бы сказал, что это из области иррационального, почти мистического.

— Я являлся вам во снах и требовал помощи?

— Вы почти угадали, — мичман Протасов улыбнулся, — в детстве над своей кроватью я вешал литографии из журнала «Нива». Помните, «Бой «Варяга» и «Корейца» с японской эскадрой», «Пленение японского шпиона»…

— Да, конечно, помню.

— Моей любимой картинкой была «Храбрый капитан Згурский ведет Сибирских стрелков на штурм Пекина». Вечером, засыпая, я представлял, как иду вместе с вами на штурм загадочного великого города. Если б вы знали, сколько раз я закрывал вас во сне от пуль! Но, признаться, встретиться даже и не надеялся. А тут представился случай. — Протасов развел руками.

— Звучит красиво.

— Так и было на самом деле.

— Хорошо, — сказал Згурский, — дайте знать вашему родственнику — пусть готовит документы. Вечером я пришлю к вам адъютанта с фотографиями и личными данными.

— Буду ждать, — любезно улыбнулся Скороходов, внутренне ликуя.

— Всего доброго, — кивнул Згурский.

Мичман Протасов вышел из машины и зашагал обратно в отель. Он уже поднимался на лифте, когда к «изотте — фраскини» подошел щеголеватый молодой человек и, открыв дверцу, сел рядом с генералом.

— Ваше превосходительство, все сделал, как приказано: комнату осмотрел самым тщательным образом. В сейфе номера — крупная сумма во франках и долларах, пистолет системы «Браунинг». На тумбочке и журнальном столике — несколько газет. В основном «Пари трибюн». Все те номера, в которых упоминаетесь вы.

— Было бы странно, если б там обнаружилась буденовка. Есть что — нибудь действительно интересное?

— В тумбочке я нашел меню званого обеда… Даже не меню, а кулинарный трактат. На бумаге — герб Рафаилова.

— Уже теплее.

— В нем обильно исчерканы страницы: кое — где обведены буквы, кое — где — их соединения между собой.

— Похоже, мы отыскали автора загадочного письма к мадам Завьяловой. Мсье Спичек ест у нашего мичмана из рук. А еще ясно, что кому — то очень не терпится видеть меня в России.

Конец мая 1924

Вокзальный перрон гудел, как это бывало всегда в час отправления поезда Париж — Варшава. Чемоданы, баулы, сумки, шляпные коробки, отъезжающие, провожающие, носильщики, полицейские — все это создавало непременную суетливую атмосферу, располагающую к клятвам вечно ждать и вытаскиванию кошельков у ротозеев. Вероятно, с тех пор, как Генрих Валуа — будущий король Франции Генрих III — несколько месяцев пребывал королем Речи Посполитой, Польша воспринималась в Париже чуть ли не отдаленным французским департаментом, вроде Мартиники. Недавняя же военная помощь, позволившая маршалу Пилсудскому отбросить от Варшавы рвущиеся на Запад красные орды, еще более поддерживала парижан в их давнем убеждении.