Кто-то третий - Николай Иванович Леонов

— По делу Кириллова? — догадался Крячко, посмотрев в уставшие и красные от бессонной ночи глаза друга.

— Да, — ответил тот. — Тюрин первую судимость получил за нанесение тяжких телесных повреждений и совершение развратных действий. Вторая — чисто за изнасилование. Третья судимость — за убийство несовершеннолетней девочки, некой Лизы Фадеевой. Лиза Фадеева жила в том же дворе, только в соседнем доме с Кирилловыми. Поначалу Кириллов занимался этим делом, но потом его отстранили. Отстранили, потому что его дочь Марина была подружкой Лизы Фадеевой. Дело передали другому оперу. И я еще раз напомню, что и уголовник Тюрин, и Кириллов были убиты похожим способом и похожим почерком.

— Японский городовой! — пробормотал Крячко и медленно опустился в кресло у стола для совещаний. — Вот это поворот!

Глава 9

Дело Тюрина было до отвратительности, до тошноты простым. Дважды судимый подонок схватил девятилетнюю девочку, идущую утром в школу, и затащил в свой гараж. Совершить сексуального насилия над ребенком Тюрин не успел. Так следовало из материалов дела и обвинительного заключения, хотя сам педофил все рисовал в других красках. Девочка вырывалась и кричала, поэтому он зажал ей рот и стиснул горло, боясь, что кто-то услышит крики ребенка. По его словам, он задушил Лизу Фадееву случайно, просто перестарался. И в свое оправдание Тюрин нес какую-то чушь, что девочка якобы увидела его в гараже, который был брошен прежними хозяевами. Тюрин этот гараж присвоил и доказывал, что девочка его спрашивала, что он делает в чужом гараже.

Все было очевидно, и не стоило нелепые оправдания извращенца принимать всерьез. Предстояло понять, как это дело, которое начинал расследовать Кириллов и которого вскоре отстранили, связало оперативника и преступника? Почему они оба убиты примерно одним способом. Почему преступления совершены одинаковым «почерком». Что еще произошло девять лет назад, кроме трагедии с девочкой?

В управляющей компании Гурову сказали, что в квартире живут другие люди. Квартира почему-то отошла муниципалитету, и в нее поселили семью по договору социального найма. Но у Лизы были родители! Паспортистка управляющей компании только разводила руками.

В муниципалитете Гурова больше часа водили по кабинетам, поднимали какие-то материалы. Он понимал, что, если бы не его удостоверение полковника полиции из аппарата МВД, разговаривали бы с ним не так охотно, а, скорее всего, месяц отвечали бы на его запрос письменно. Но за полтора часа удалось установить, что квартиру в муниципальную собственность передали потому, что не обнаружилось хозяев и их наследников. Снова загадка! Очевидно, где-то на каком-то этапе какая-то бумага вовремя не легла в дело. Решение об отчуждении принимал суд. Значит, надо идти туда и выяснить, на каком основании девять лет назад какой-то судья принял такое решение.

Ближе к вечеру, после мытарств по инстанциям Лев приехал к дому, в котором когда-то жила семья погибшей девочки. Обычный двор на окраине Москвы. Две девятиэтажки стоят углом. Между ними небольшой сквер, детская площадка. Видно, что совсем недавно этот двор благоустраивали. Вот в этом доме живет вдова Кириллова, но увидеться с ней в планах у Льва не было. Сложно, конечно, удержаться и не рассказать, что он нашел ее дочь Марину, что она в клинике и ждет опасную и почти безнадежную операцию. Не рассказать совсем было бы преступлением, сделать это все равно придется. Но чуть попозже.

Здесь же живет и семья Курносова. А вот во второй девятиэтажке жила семья Фадеевых. Вон в том, третьем подъезде. Ну что же, придется вспомнить молодость и заняться рутинным делом, которое с первых дней службы осваивает каждый оперативник — опрос соседей, именуемый в рапортах «поквартирным обходом». На лавочке у подъезда сидят вечные и самые надежные помощники участковых уполномоченных, да и вообще полиции — бабушки-старушки. С них и следует начать.

«Меняются времена», — думал Гуров, пытаясь разговорить старушек и понимая, что преодолеть подозрительность будет не очень просто. Пришлось приложить все свое обаяние, подкрепленное большим опытом, и через несколько минут завязался неспешный и обстоятельный разговор. И о жизни вообще, и о жильцах дома в частности.

— Да они там за это время раз пять менялись, жильцы эти! — то взмахивая недовольно рукой, то скрещивая руки на груди и тем самым показывая свое недовольство, говорила сухощавая женщина в теплых меховых тапочках. — Уж эти мне жильцы-соседи! Сдают квартиру кому не попадя. И подъезд захламили весь, и в квартире такой же кавардак!

— Да полно тебе, Наталья, — мягко возражала другая, улыбчивая бабушка в синеньком флисовом халате. — Ну что ты наговариваешь на людей! Ты не была у них в квартире, а наговариваешь. Бедненько живут люди, так что же? Купить свое жилье не все могут. А так-то не все там пьяницы жили.

Понятно. Значит, за эти девять лет в квартире 89, в которой когда-то жила семья Фадеевых, поменялось несколько семей жильцов. Ясно, что никто из них представления не имеет о той трагедии, что произошла когда-то. А если знают, то только понаслышке, по рассказам «сердобольных» соседей. Все знают те, кто тогда, девять лет назад, жил здесь. И Гурову повезло, что две бабушки из трех, сидевших с ним на лавочке, жили в этом доме не один десяток лет и очень хорошо знали семью Фадеевых.

— Мать-то не выдержала. Полгода не прошло, как умерла Ларисочка, — покачала головой бабушка в флисовом халате и промокнула глаза уголком платка, наброшенного на плечи. — У какой матери сердце выдержит? Когда доченьку невинную и так вот… Это ж вурдалак какой-то!

— А отец? — спросил Гуров.

— Коля-то? — пожала она плечами. — А что Коля? Коля похоронил жену и куда-то уехал. Бросил, видать, все, и квартиру бросил, и вещи. Больно мужику на все это смотреть было, так я понимаю. Все напоминало о горе. И дочка, и жена, обеих сырая земля забрала.

— Запил? — на всякий случай поинтересовался Лев.

— Нет, не пил Николай. Он даже на поминках не пил. Сидел, как каменный, только кулаки сжимал. Держался, видать, на последнем.

Орлов посмотрел на осунувшееся лицо Гурова, взял из его рук бланки запросов, которые нужно было подписать, и укоризненно проговорил:

— Слушай, Лева, не нравишься ты мне что-то в последнее время. Здоровье не подводит? Может, тебя на обследование положить? Пользуйся, пока старый друг у власти и может тебя в ведомственное учреждение оформить.

— Я здоров. С чего ты взял, что меня лечить надо? — недовольно отозвался Гуров, усаживаясь в кресло у приставного стола.

— Вид мне твой не нравится. Я же помню, как мы работали по серьезным делам: сутками не спали,