Дядя Леша - Елена Милкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, когда снова схватила головная боль и Вадим, стараясь по возможности не двигать головой, сидел в кресле, ибо был уже не в силах лежать, его вдруг поразило ощущение какой-то пустоты. Чего-то вокруг не хватало. Голова раскалывалась, и Вадим никак не мог сообразить, чего именно. Для этого пришлось бы сосредоточиться, а сил не было.
Он закрыл глаза, боль как будто немого утихла. «Сейчас бы чуть-чуть совсем потихоньку Моцарта, — подумалось ему. — Слабый рассеянный свет — это хорошо. Молодец мама. Какая она у меня все-таки…»
Он не додумал, потому что его мозг внезапно пронзила догадка. Он вдруг понял, чего не хватает. На противоположной стене всегда висела «Женщина с петухом», а сейчас ее там не было.
Этот факт настолько взволновал Вадима, что даже головная боль отошла на задний план. С некоторых пор эта картина стала для него чем-то большим, чем семейная реликвия и память о бабушке. И вот теперь ее вдруг нет на месте.
Вадим поднялся и побрел на кухню, где Нонна Анатольевна мыла посуду.
— Вадик! Зачем ты поднялся? — воскликнула она, увидев в дверях сына. — Немедленно иди ложись.
— Мама, — вместо ответа спросил Вадим, — где «Женщина с петухом»?
— Я сказала — иди ложись, — ответила Нонна Анатольевна. — Я сейчас закончу и приду к тебе.
— Ты ее перевесила?
— Нет, — ответила мать. — Я сейчас все тебе объясню. Прошу тебя, иди в комнату.
Вадим повиновался, тем более внезапно накатила слабость, и он испугался, что может упасть. Не дай Бог еще свалиться на глазах у матери.
Вадим вернулся в комнату и сел обратно в кресло. Пустующее место на стене бросалось в глаза все больше и больше, и Вадим уже не понимал, как мог не заметить этого с самого начала. Видно, совсем был не в себе.
Наконец Нонна Анатольевна закончила свои дела на кухне и появилась в комнате. Она тихо села на стул у стола и спросила:
— Ну как ты?
— Нормально, — ответил Вадим без всякого выражения. На интонации не было сил, головная боль снова усилилась. Это, однако, не означало, что он потерял способность соображать. — Так что там с картиной? — все так же бесцветно спросил Вадим.
— Она пропала, — спокойно ответила мать.
— Что?! — Вадим приподнялся в кресле, взявшись за подлокотники, что было очень неудачно, потому что в тот же миг он почувствовал резкую боль, — на грудную клетку была надета тугая повязка, но не гипс, и некоторые движения оказывались очень болезненными. Вадим рухнул обратно в кресло. — Что значит пропала? Когда?
— Я не хотела тебе об этом говорить, — ответила Нонна Анатольевна. — Мы с твоим отцом и сами не сразу заметили. Не до того было. А вчера я к тебе зашла, смотрю — стена какая-то пустая. Сначала не придала этому значения, а вдруг понимаю — бабушкиного портрета нет.
— Ты только вчера заметила? — уточнил Вадим.
— Да, — кивнула мать. — Позвала отца, он тоже ничего не знал. Я думала, ты… в курсе.
— Что? — переспросил Вадим, до которого не сразу стал доходить смысл маминых слов. — Вы что?
Он в изнеможении закрыл глаза. Родители думали, что это он… Продал, проиграл, потерял… Мысль была ужасная, но, положа руку на сердце, Вадим не мог не согласиться, что основания так думать о нем были. Были. — Мама. — Вадим открыл глаза и увидел, что Нонна Анатольевна сидит перед ним, все так же сложив руки на коленях.
— Мама, картину взял не я. Скажи честно, вы с отцом решили, что я ее продал?
— Недавно снова появлялся мистер Уолш. — Мама, как всегда, начала издалека. — Снова завел разговор о «Женщине с петухом», потом сказал какую-то странную фразу, которой мы с отцом не придали значения, я даже не помню точно, как он выразился… Что-то вроде того, что он может согласиться на предложения других.
— И ты подумала, что на мои? Что это я ему усиленно толкаю картину, а он не берет, ангельская душа?
— Он сказал, кажется, что ты однажды…
— Я сейчас расскажу, как все было…
Вадим снова закрыл глаза, собираясь с силами, потому что нелегко взять и открыто признаться хоть и не в подлости, но все же не в самых красивых поступках. Пришлось выложить все: и про Адрианыча, и про Кристину. Потому что иначе не объяснить, как вышло так, что он своими руками отдал «Женщину с петухом» и выручил ее по чистой случайности.
Нонна Анатольевна слушала сына не перебивая. Когда он закончил, она спросила только:
— А что сейчас с этой девушкой? С Кристиной?
— Не знаю, — ответил Вадим. — Я недавно пытался ее найти. Уехала куда-то. Бабушка умерла у нее, и ее забрала мать.
Мать и сын замолчали.
— Значит, картину взяла Лера, — вдруг сказал Вадим. — Ты можешь верить мне или нет, но я-то в себе уверен. Лера, — повторил он убежденно, — больше некому.
— Так я сейчас позвоню ей. — Мать поднялась со стула. — Я все эти дни ждала, что она позвонит сама, но она не проявлялась.
— Звонить бесполезно, — без всяких эмоций остановил ее Вадим. — Она ушла. В тот день, когда я попал в аварию, я заезжал на «Горьковскую». Она забрала все свои вещи.
— Значит, пока мы были на даче… — покачала головой мать.
— Да, — кивнул Вадим.
— Но откуда у нее ключи?
— У меня были… в пиджаке. Она знала.
— Но это же кража.
— Ты считаешь, это ее остановит?
— Надо позвонить в милицию.
— Лучше сходить, — посоветовал Вадим.
— Вот дождусь отца…
— Лучше сейчас иди. Хотя уже чуть не неделя прошла, но все-таки…
Нонна Анатольевна вышла в прихожую и стала поспешно одеваться.
Никакая настойчивость Нонны Анатольевны не помогала, в милиции очень мало озаботились фактом исчезновения какой-то картины. Ладно бы еще из музея, а то так, на стене в квартире висела. И рисовал всего лишь дедушка хозяев, а не настоящий художник. Попытки объяснить, что дедушка тоже может быть настоящим художником, а художник часто оказывается чьим-то дедушкой, ни к чему не привели.
— Беспредел какой-то! — говорила Нонна Анатольевна. — Может быть, удастся через Академию художеств организовать звонок из мэрии, и тогда они зашевелятся…
Но и это не удалось.
Вадим никогда не видел мать в таком состоянии. Нонна Анатольевна в бессильном отчаянии сжимала кулаки.
— Мам, — предложил Вадим, — я поговорю с Ник-Санычем. Когда они рыли под Челентаныча, к нему приходил какой-то деятель. То ли это было частное сыскное агентство, то ли юридическая фирма, но он очень ловко некоторых наших раскрутил. Кое-кто признался в своих грешках, которые Адрианыч покрывал, когда ему денежки платили. А сначала все запирались, — кому охота в таком признаваться. Ничего, он их дожал. Сильный мужик.