Водные ритуалы - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури

— Да, это здорово.

— Это очень здорово, я с таким раньше не сталкивалась. Вот почему не понимаю, почему она до сих пор не обратила внимания на эту Женеву, такое яркое и запоминающееся имя. Женева начала писать комментарии на стене Аны Белен после того, как та объявила о беременности. Если вооружиться терпением, можно проследить ветку их беседы до того момента, пока они не прервутся, чтобы продолжать офлайн. Самое занятное, что профиль у Женевы фальшивый. У нее почти нет активности в Сети, нет никакой аватарки, изображающей, как она выглядит, — только готические картинки, загруженные будто бы специально для того, чтобы угодить вкусам Аны Белен. Указано только, что она из Витории, и все.

— Куда ты клонишь?

— Я клоню к тому, что Милан с ее способностями в два счета вычислила бы этот более чем подозрительный фальшивый аккаунт. Я сама нашла его всего за несколько часов. Понять не могу, почему Милан подвела меня именно с этой таинственной подругой, с которой, скорее всего, Ана Белен отправилась на последнюю прогулку в Сан-Адриан.

— Голден мне что-то говорила… что-то насчет имен, — рассеянно проговорил я.

— Имен?

— Да; что надо начать с имен, что для Ребекки все имеет смысл. Кстати, ты заметила?

— Что?

— Голден сказала, что они с Ребеккой, помимо Амстердама, жили в Милане и Женеве…

— Имена… Милан, Женева… Все это названия мест, где жила Ребекка.

— Не только это… — Я начал замерзать. — Сауль сказал, что посетил с Ребеккой в Милане выставку мумий из торфяников, и это было очень важным событием для обоих.

Эстибалис на мгновение задумалась, запрокинув голову. В голых ветках дедовой груши чуть слышно свистел ветер.

— Милан — замечательный человек, все это странные совпадения, а мы с тобой два параноика, — медленно произнесла она, закрыв глаза и прислонив голову к старому дереву.

— Милан — замечательный человек, все это странные совпадения, а мы с тобой два параноика, — повторил я слово в слово; отчасти для того, чтобы убедить самого себя, отчасти для того, чтобы озвучить свое желание.

Милан кого-то мне напоминала, кого-то из прошлого. Я понял это в самый первый момент, когда меня с ней познакомили, и до сих не знал происхождения этого тягостного чувства.

— Вернемся в Виторию, — сказала Эсти. — Я поговорю с Альбой, у нее есть доступ к личному делу Милан, расскажу ей о наших… это ведь не подозрения, верно, Унаи? Мы просто хотим чувствовать позади надежный тыл.

— Да, поехали обратно. Я тоже хочу кое-кого навестить.

* * *

Прибыв в Виторию, я сразу же позвонил ему со старого мобильника.

Асьер был одним из тех, кто оставался в списке людей, которым я полностью доверяю.

— Асьер, я хотел бы поговорить с тобой прямо сейчас.

— Сейчас невозможно, приятель, — отрезал он. — Я обедаю в «Порталоне» с провизором.

— Когда дообедаешь, не уходи, я еду к тебе. Посидим, поболтаем. — И я повесил трубку, чтобы не дать ему возможности отговориться от вынужденного свидания.

Затем я направился в конец Коррерии, в северную часть Старого города к бывшему зданию почтовой станции, выстроенному шестьсот лет назад и стоящему напротив площади Буруллерия. Укромное место, отлично подходящее для того, чтобы поговорить по душам.

Я переступил порог ресторана и, оказавшись в зале, спросил своего друга. Официантка, одетая как маленькая девочка, отправила меня наверх, в старую столовую с дубовыми балками на потолке — когда-то в ней располагалась часовня почтовой станции.

Асьер сидел один. Он уже распрощался с провизором и ждал меня, судя по физиономии, с некоторым нетерпением. Мне показалось, что выглядит он неважно. Новый год явно не пошел ему на пользу; а может, тяготили недавно обретенные миллионы или же брак, оказавшийся на грани распада… Сложно было сказать наверняка.

— Как твоя голова? — поинтересовался он вместо приветствия. — Это же надо, новогодняя ночь в больнице…

— А что такого? Смотрел «Подозрительные лица». — «С Альбой», — чуть не добавил я. — Тоже неплохо.

— Да, неплохо. Особенно ремарка о дьяволе.

Я не понял — наверное, потому, что было время сиесты.

— А что там о дьяволе?

— Фраза Бодлера, которую цитирует один из персонажей: «Величайшая хитрость дьявола заключалась в том, что он убедил мир в своей нереальности».

Я молча смотрел на Асьера: неужели это он говорит мне о дьяволе и его хитрости? Ладно, пусть будет так.

— Я должен задать тебе несколько вопросов, — сказал я, откашливаясь.

— Так я и думал. В последнее время с тобой невозможно встретиться, просто чтобы выпить кофе. Давай, говори, через час мне надо в аптеку, — угрюмо добавил он.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что помнишь о Ребекке, дочери Сауля.

— Уф… этот ребенок. — Асьер поморщился: воспоминание о Ребекке было явно не из приятных.

— Этот ребенок… что?

Асьер скручивал пальцами тоненькую бумажную салфетку, из тех, что обычно ставят на столик в кофейне, и в итоге сделал из нее подобие бечевки.

— Я с ней почти не общался. Что ты хочешь узнать?

— Что произошло между вами, почему ты ее так тщательно избегал? Ты держался с ней очень враждебно.

— Ты собираешься меня за это арестовать? — Он насмешливо поднял бровь.

— Перестань, Асьер.

— Ладно, извини. Я просто нервничаю из-за этого всего. Хорошо, когда прошлое остается в прошлом, не так ли?

— Скажи это Хоте.

Он вздохнул; ему явно стало не по себе.

— Ладно. Ребекка… Попробую. Эта девочка была довольно странной. В первый же вечер она потащила меня на кухню и принялась там рыдать. А потом рассказала такие кошмарные вещи, что мне захотелось вернуться в Виторию. Нет, серьезно. Я подумал: «Куда, черт возьми, я попал?» Как такое может быть, что у двенадцати- или тринадцатилетней девочки в голове такие гадости…

— Что же такого она тебе рассказала, Асьер?

— Что отец к ней прикасается. Типа, «Привет, меня зовут Ребекка, и мой папа трогает меня там, где нельзя». И что ее отец раньше встречался с ее тетей. Что она рассказала тете, которая была врачом, что отец ее трогает, а тетя написала отчет, и Ребекку поместили в психиатричку при Вальдесильи.

— Да, это я знаю, — сказал я, допивая свой капучино.

— Она была в истерике и все твердила, что ничего не придумала; она знала, что отец и тетя были любовниками, когда остались одни на всем белом свете, без бабушек и дедушек. Семейную историю я плохо помню, все это меня мало интересовало. Больше всего мне хотелось уйти поскорее с кухни, чтобы Сауль не застукал меня в первый же вечер со своей дочерью в слезах и соплях.