Жизнь во время войны - Люциус Шепард

– Сказал же, сбавь обороты, – тревожно произнес Эдди, и Минголла понял, что Бобби на грани и сейчас начнется драка. Повлиять на него он даже и не пытался; Рэй, очевидно, тоже знал, как трудно воздействовать на человека, если он под самми.

– Себо! – Маневрируя, Эдди оказался между Рэем и Бобби.– Знаешь, про что я сейчас подумал? Помнишь старую подружку – ну, которая тебе письмо прислала: ты, говорит, убийца, помнишь? – Он дружески подтолкнул Минголлу локтем.– Мы ей тогда ответ сочинили и полковникову подпись сляпали. Себо, написали, охуеть какой герой, знай таскается по округе, детей кормит, ну и все такое. Бля! Баба накатала ответ, как будто собралась слать старику Себо свою манду по почте.

– Отъебись, Эдди,– проговорил Бобби,– размажу этого фрито, и все путем.

– Хуй тебе! – Эдди с диким видом огляделся по сторонам, словно надеясь высмотреть решение. – А знаешь что, пацан? Давай знаешь что сделаем? Давай сыграем! – Он крикнул солдатам, что собрались у обломков соседней хибары: – Где ваш пленный? Гоните эту жопу сюда!

Солдат схватил лежавшую в тени фигуру, поставил на ноги и подтащил поближе. Опять бросил на землю. Мальчишке лет восемнадцать, тощий, длинные черные волосы лезли в глаза. Подбородок усыпан прыщами. Он был без рубашки, с торчащими ребрами. На правом плече перепачканная кровью повязка.

– Ну как, Бобби? – предложил Эдди. – Себо? Как насчет сыграть?

– А что, давайте, – угрюмо согласился Бобби.

– Ага! – отозвался Себо и немного выпрямился.

Бобби пнул мальчишку в раненое плечо, тот закричал и откатился в сторону.

– Ублюдок! – воскликнула Дебора. – Не трогай его!

Уставившись ей прямо в глаза, Бобби издал горлом звук, который можно было принять за смех.

– Послушайте, леди, – сказал Эдди, – или вы дадите им поиграться, или Бобби вас просто выебет.

Она посмотрела на Минголлу, но тот лишь покачал головой.

Солдаты двинулись по улице, всаживая в землю что-то похожее на большие семена, засыпая их пылью и разглаживая. Семян было много.

Бобби дернул мальчишку, чтобы тот сел.

– Тебя как звать, фрито?

Мальчик беспомощно развел руками:

– No entiendo[25].

– Кто-нибудь, спросите его по-испански. Минголла перевел.

– Маноло Маниту. – Мальчик безнадежно оглядел солдат и опустил голову.

– Монета... ха! Бобика в честь бабок окрестили, – проговорил Бобби, точно это было верхом безумия.

Себо хихикнул, от болеутоляющих препаратов глаза у него остекленели.

– Ставлю на фрито,– объявил он.– Вот увидите, фрито сделает все, как надо.

Другие тоже назвали ставки.

– Спроси, не знает ли он чего интересного. Минголла спросил, и мальчик ответил:

– Ничего я не знаю. Что вы будете делать? Меня убьют?

Минголла ничего не сказал. Слишком легко оказалось оттолкнуть от себя этого мальчика, и Минголла знал почему: он его уже сдал.

– Что происходит? – спросил он у Эдди.

– Мы тут фанаты закопали, – объяснил тот. – Парни будут стрелять бобику по пяткам, чтоб скакал побойчее, а мы поглядим, пробежит он через всю улицу или подорвется. Плохо будет шевелиться, ребята его прихлопнут. – Эдди усмехнулся, но голос звучал возбужденно.

Дебора наклонилась поближе и прошептала:

– Я сейчас что-нибудь сделаю.

– Не смей. – Он схватил ее за руку.

– Этого нельзя допустить, – говорила она. – Мне все равно, пусть...

– Лучше бы тебе было не все равно, – ответил Минголла.– Лучше бы тебе сидеть спокойно. Всех не спасешь. Понятно?

Рэй смотрел на них с интересом.

– Понятно? – повторил Минголла. Дебора обиженно кивнула и отвернулась. Тулли пододвинулся поближе, Корасон сидела рядом.

– Мне их не достать, Дэви. Можешь что-нибудь сделать?

– Если бы.

– Про что вы это там? – поинтересовался Бобби.

– Так просто, – ответил Тулли. – А вам что, кроме как с мальчишкой трахаться, совсем делать нечего?

– Не-а, – снисходительно ответил Бобби. – Совсем не хуй делать.– Они с Тулли были почти одного роста, но Бобби шире в плечах, и Минголла подумал, что Тулли побаивается.

– Куча куриного дерьма, – сказал Тулли. – Доебались до пацана.

– Ты на очереди, ниггер.– Бобби стоял перед ним и смотрел точно в глаза. – Как оно, а?

– Придержи язык! – Эдди встал и оттолкнул Бобби в сторону.

Рэй постучал Деборе по руке:

– Можешь что-нибудь сделать?

Она перевела горький взгляд на Минголлу.

– Нет.

– Эй, – крикнул Бобби. – Кто-нибудь из вас, растолкуйте этому фрито, что надо.

Минголла опять перевел.

Мальчик смотрел на него с каменной ненавистью. Бобби, блеснув в лунном свете глазами, ласково похлопал мальчика по плечу:

– Ты уж постарайся, фрито. Не подведи меня.

Двое солдат вывели пацана к подножию холма на стартовую позицию, все эти сто ярдов он оглядывался на Минголлу так, словно тот один был во всем виноват.

– Хи-хи, – проговорил мальчик Бобби. – Во будет весело!

– У него есть шанс? – спросила Дебора.

– Почти нет, – ответил Эдди. – Гранаты везде, и гнать его будут на них, пулями. Бежать придется быстро, следить некогда.

Тулли с сомнением посмотрел на Минголлу, а жуткий взгляд Корасон стал еще жутче. Минголла не сводил глаз с трех человек у подножия холма: два солдата в блестевших под луной шлемах и темная, трудноразличимая фигурка между ними – мальчик.

– А ну отвали! – заорал Себо. – Отвали, Бобби! Я ни хера не вижу!

Многозначительно посмотрев на Себо, Бобби сдвинулся влево.

В конце дороги солдаты толкнули мальчика вперед и открыли огонь; пацан рванулся влево, к щели между развалинами, но очередь отрезала ему путь к убежищу, а заодно подожгла остатки хибары. Пацан мчался зигзагами, не отрывая взгляд от земли, пули выбивали пыль у него из-под ног. Бобби улюлюкал, Себо бормотал. Дебора зарылась лицом Минголле в плечо, но тот, корчась от омерзения к самому себе за беспомощность и прагматизм, заставил себя смотреть. Мальчик споткнулся, покатился по земле, и Минголла уже понадеялся, что сейчас взорвется какая-нибудь граната и прекратит это зверство. Огонь прижимал пацана к дороге. Он прополз вперед, встал на четвереньки, отлетел в сторону, когда взорвалась сдетонировавшая граната, покачался рядом с горкой пыли, почти ступил на нее пяткой, но в последний миг отскочил. Солдаты шагали следом, огонь подбирался все ближе. Эдди то вставал на носки, то снова опускался, потихоньку хлопал в ладоши, Бобби хрипло вопил и тряс крепким кулаком, Себо сидел, напряженно подавшись вперед, забыв о ранах, запинающаяся стрельба вливала в воздух злобную тяжесть, мальчик распластывался на земле, полз и шатался, будто невидимый палец толкал его сразу в дюжину безопасных сторон, удерживая в дюйме от пыльных горок с их сверкающими семенами. Взмахивая руками, мальчишка словно танцевал магический танец – сумасшедший призрак этой некогда цветущей деревни, призрак тех времен, когда юные стены домов сияли желтизной и свежей побелкой, сочная солома зеленела, свиньи воровали из детских тарелок манго и даже в тяжелые времена мужчины собирались у колодца выкурить по сигаретке – в лавке на пригорке всего за пенни – да похвастаться молочными коровами, которых они непременно купят, как только соберут урожай; и вдруг показалось, что все у мальчишки получится, и не просто получится, думал Минголла, – тайный замысел этого закрученного бега возродит давно ушедшие предвоенные времена, наведет порядок в серых развалинах, вернет им цвет, движение и жизнь, все начнется снова, солдаты исчезнут, а Минголла станет ребенком, которому снится что-то невообразимо сладостное... Мальчик остановился. Намертво застыл меньше чем в пятидесяти футах от конца дороги. Стрельба оборвалась – солдаты-мучители просто обалдели от такого поворота событий. Мальчик тяжело дышал, грудь его вздымалась, но лицо было совершенно спокойным. Черные щелки глаз, твердый рот стоика. Глядя на него, Минголла был уверен, что читает мысли. Еще до того как остановиться, мальчик понял, что не имеет никакого значения, доберется он до конца дороги или нет: его втянули в те самые скачки, из-за которых веками мучились его соотечественники, – машина прибыли и подавления, кровавая игра на забаву золотым мешкам, – и он не видел смысла их продолжать. Наверное, мальчик не знал всех этих слов, наверное, его сознание просто-напросто достигло предельной точки усталости и боли, той точки, к которой сам Минголла время от времени подбирался. Но это понимание было в мальчишке всегда, обессиливающее и тяжелое, как камень. Он не пробежит больше ни фута, он будет стоять здесь и только так одержит единственно возможную для себя победу.